Разсчетъ на этотъ разъ былъ вѣренъ. Ничто такъ не содѣйствовало паденію монархіи во Франціи и наступленію систематическаго террора, какъ война.
Тэнъ прекрасно выяснилъ, какъ подѣйствовало вторженіе прусскаго войска на массу французскаго крестьянства, и почему миролюбивымъ населеніемъ деревень овладѣло то враждебное къ королю настроеніе, которое обезпечивало торжество якобинцевъ. Освобожденные революціей, крестьяне увидали за штыками прусскихъ полковъ и шедшихъ съ ними эмигрантовъ призракъ стараго порядка — и историкъ въ сжатомъ раккурсѣ рисуетъ предъ нами этотъ старый порядокъ въ цѣломъ рядѣ образовъ, которые проносятся въ душѣ простолюдина. Вотъ часть этой картины: «имъ достаточно открыть глаза, чтобы обозрѣть обширный кругъ своихъ пріобрѣтеній, добытыхъ освободительнымъ движеніемъ: всѣ закономъ уничтоженные или фактически прекратившіеся, въ теченіе послѣднихъ трехъ лѣтъ, прямые и косвенные поборы; пиво на ихъ столѣ, стоющее теперь лишь два су бутылка, вино — шесть су бутылка, барскихъ голубей и заповѣдную дичь на вертелѣ въ ихъ кухнѣ, дрова изъ государственныхъ лѣсовъ въ ихъ клѣти, оробѣвшаго жандарма, исчезновеніе полиціи, доставшуюся имъ цѣликомъ во многихъ мѣстностяхъ жатву — въ силу того, что владѣлецъ не смѣетъ требовать принадлежащей ему части, судей, избѣгающихъ штрафовать ихъ, судебныхъ приставовъ, отказывающихся наложить арестъ на ихъ имущество! Привилегіи возстановились теперь въ ихъ пользу; общественныя власти смиренны передъ всякимъ ихъ скопленіемъ, послушно исполняютъ каждое ихъ требованіе, пассивны или безоружны по отношенію къ каждому ихъ безчинству, оправдываютъ или попускаютъ всякое съ ихъ стороны преступленіе! Тысячи офиціальныхъ рѣчей прославляютъ ихъ здравый смыслъ и великодушіе; ихъ блуза признана знаменемъ патріотизма; верховная власть въ государствѣ предоставлена санкюлотамъ ради ихъ достоинствъ и доблестей!»
И всего этого они снова лишатся, когда иноземцы снова водворятъ господъ! И ради этого новаго закрѣпощенія французскій монархъ, по заявленію клубныхъ ораторовъ, призвалъ иноземное войско! Связь между національной монархіей и народомъ была этимъ навсегда подорвана.
Перетянувъ такимъ образомъ войной крестьянъ на сторону антимонархической революціи, жирондинцы позаботились въ то же время вооружить въ свою пользу городской пролетаріатъ. Почти въ одну и ту же недѣлю въ концѣ января 1792 — Законодательное собраніе отправляетъ Австріи срочный ультиматумъ, признаетъ красную феску національной эмблемой и вооружаетъ пролетаріатъ пиками. Очевидно, въ полѣ, противъ регулярной арміи съ пушками, эти пики ни къ чему; службу свою они должны сослужить въ городахъ. «Пики начали революцію, пики же ее закончатъ». О, если бы добрые патріоты на Марсовомъ полѣ были снабжены пиками, синіе мундиры (національной гвардіи Лафайета) не такъ легко бы съ ними справились. Союзъ между вождями Собранія и пиками предмѣстій состоялся. Онъ состоялся противъ правительства, противъ конституціоналистовъ, противъ собственниковъ и теперь рука объ руку съ жирондинцами идутъ крайніе якобинцы, помирившись другъ съ другомъ передъ боемъ и на время его. Цѣль жирондинцевъ — номинальную конституціонную монархію замѣнить республикой посредствомъ отмѣны большей части правъ, оставленныхъ королю, уменьшенія суммы, отпускаемой королю (liste civile) на пять милліоновъ, перемѣной династіи, представитель которой будетъ лишь чѣмъ-то въ родѣ почетнаго президента республики, и передачей исполнительной власти совѣту министровъ, назначаемой самимъ Собраніемъ. Что касается до якобинцевъ, то ихъ цѣль иная. Пока же они стоятъ только за безусловное примѣненіе «правъ человѣка и гражданина».
Такимъ образомъ съ объявленіемъ войны раскаты страшнаго народнаго гнѣва несутся отъ избъ крестьянъ къ мастерскимъ рабочихъ въ звукахъ патріотическихъ именъ, еще предшествующихъ марсельезѣ, клеймящихъ заговоръ тирановъ и призывающихъ народъ къ оружію. Это вторая волна революціи, шумно поднимающаяся, менѣе широкая, чѣмъ первая, но болѣе высокая и болѣе разрушительная. Но еще прежде чѣмъ Законодательное собраніе приняло тѣ мѣры, которыя должны были привести къ паденію конституціи, оно систематически подтачивало ее своимъ отношеніемъ къ другому органу конституціоннаго дуализма — къ королю и его министерствамъ. Вступивъ во власть, это Собраніе немедленно обнаружило предъ всей страной свое пренебреженіе къ монарху, отмѣнивъ титулы «Его Величество» и «Государь» (Сиръ) и замѣнивъ престолъ — кресломъ, одинаковымъ съ сѣдалищемъ своего предсѣдателя, именовавшагося «предсѣдателемъ націи».
Эти распоряженія вполнѣ соотвѣтствовали теоріи, формулированной тогдашнимъ оракуломъ въ конституціонныхъ вопросахъ, маркизомъ де Кондорсе: «Тогда какъ дѣйствія прочихъ властей могутъ признаваться законными лишь въ томъ случаѣ, если спеціально уполномочиваются опредѣленнымъ закономъ, Собраніе можетъ дѣлать все, что ему не воспрещено закономъ», — другими словами, прибавляетъ Тэнъ, можетъ истолковывать конституцію, слѣдовательно измѣнять и отмѣнять ее.
Въ силу этого Законодательное собраніе не признаетъ за королемъ даже временнаго или срочнаго вето, которое предоставлено ему только что обнародованной Учредительнымъ собраніемъ (Assemblée Constituante) конституціей.
Ито же касается министровъ, то они лишь «прикащики Законодательнаго собранія при королѣ». На этомъ основаніи съ ними въ публичномъ засѣданіи обращаются грубо, ихъ рѣчи покрываютъ бранью и оскорбленіями. Имъ дѣлаютъ допросъ передъ рѣшеткой Собранія, какъ отъявленнымъ преступникамъ, имъ запрещаютъ выѣздъ изъ Парижа до сдачи отчета, у нихъ дѣлаютъ обыски, имъ ставятъ въ упрекъ самыя умѣренныя выраженія и самыя похвальныя дѣйствія, противъ нихъ возбуждаютъ доносы, возстанавливаютъ ихъ подчиненныхъ, организуютъ комитетъ для розыска и оклеветанія, при всякомъ случаѣ имъ ставятъ на видъ эшафотъ.
Такое обращеніе съ министрами, назначенными королемъ, не могло, конечно, не подрывать авторитета монарха. Но не то еще себѣ позволяли ослѣпленные страстями ораторы Жиронды. Въ тогдашнихъ театрахъ давали — для политическаго воспитанія народа — историческую драму, представлявшую ужасы Варѳоломейской ночи и участіе двора въ истребленіи гугенотовъ. Драма производила на публику потрясающее впечатлѣніе и исполняла ее негодованія. Никто не думалъ о томъ, что въ новой свободной Франціи производились фанатиками изъ народа какъ разъ тѣ же самые ужасы надъ духовенствомъ и вѣрующими католиками, которыми опозорились дѣятели Варѳоломейской ночи. Всѣ только возмущались легендой, что Карлъ IX тогда стрѣлялъ изъ окна своего дворца въ бѣжавшихъ по улицѣ гугенотовъ. И при такомъ настроеніи знаменитый Верньо позволилъ себѣ въ своей рѣчи, указывая рукою на Тюльери, сказать: «Ужасъ и терроръ часто выходили въ древнія времена изъ этого знаменитаго дворца. Пусть же они нынѣ войдутъ въ него именемъ закона!» Это было еще въ началѣ марта 1792 года!
Не спасло монархію и послѣднее средство, къ которому прибѣгнулъ Людовикъ XVI для того, чтобы обнаружить добрую волю и желаніе ладить съ Законодательнымъ собраніемъ — приглашеніе министрами людей изъ господствовавшей въ собраніи партіи. — Но Роланъ, которому было поручено министерство внутреннихъ дѣлъ, оказался лишь педантическимъ педагогомъ, наставлявшимъ короля въ полномъ собраніи совѣта обратиться къ новой религіи и въ силу ее подписать декретъ, который обрекалъ 40,000 священниковъ и монаховъ и 30.000 монахинь на нищету, тюрьму и ссылку. A военный министръ Серванъ предложилъ королю разрѣшить образованіе подъ Парижемъ лагеря изъ военныхъ федератовъ, т. е. предоставить свой престолъ, свою жизнь и свою семью на произволъ 20.000 сорвиголовъ, подобранныхъ клубами и нарочно собранныхъ для того, чтобы произвести надъ нимъ насиліе — однимъ словомъ отказаться одновременно отъ своей совѣсти и отъ здраваго смысла.