«Это было мое дѣло»! Это признаніе подтверждено Тэномъ такимъ рядомъ фактовъ и свидѣтельствъ, что ихъ было бы совершенно достаточно для составленія обвинительнаго акта въ уголовномъ процессѣ. Но Тэнъ рисуетъ въ Дантонѣ не преступника только, а всего человѣка: «Не то, чтобы онъ былъ мстителенъ и кровожаденъ по натурѣ. Совсѣмъ наоборотъ: при темпераментѣ мясника, у него сердце человѣка и тутъ же, рискуя компрометировать себя, онъ противъ воли Марата и Робеспьера спасаетъ своихъ политическихъ противниковъ, Дюпора, Бриссо, жирондинцевъ, всю прежнюю правую. Не то, чтобы онъ былъ ослѣпленъ страхомъ, ненавистью или теоріей; съ увлеченіемъ клубиста, онъ обладаетъ ясностью взгляда политика, онъ не обманутъ трескучими фразами, которыя онъ отпускаетъ; онъ знаетъ цѣну мерзавцамъ, которыми онъ пользуется; онъ безъ всякихъ иллюзій насчетъ людей, насчетъ дѣлъ, насчетъ другихъ и самого себя; онъ убиваетъ съ полнымъ сознаніемъ своего дѣла, своей партіи, общаго положенія, революціи, и дикія слова, которыя онъ изрыгаетъ своимъ бычьимъ голосомъ, не что иное, какъ вѣрное изображеніе точной истины: «Мы изъ подонковъ»; «мы можемъ управлять, только наводя страхъ»; «парижане сукины дѣти, надо прорыть канаву, полную крови, между ними и эмигрантами»; «надо нагнать страхъ на роялистовъ». Но онъ же говорилъ своимъ приснымъ, отвергая ихъ предложеніе перебить также всѣхъ членовъ правой: «какъ извѣстно, я не отступаю передъ преступленіемъ, когда оно нужно, но я брезгую имъ, когда оно безполезно».
Но эта сознательность въ террорѣ, этотъ разсчетъ, допускавшій лишь извѣстную мѣру крови, если и ставили Дантона головой выше другихъ террористовъ, въ то же время увеличивали его историческую вину. Носильная машина, говоритъ Тэнъ, устроенная съ его согласія, сломалась бы скоро отъ даннаго ей движенія, еслибы Дантонъ не управлялъ ею. Въ этомъ можно убѣдиться, разсматривая выставленную Тэномъ галлерею портретовъ соратниковъ и помощниковъ Дантона. Изъ ихъ числа, остановимся лишь на Билльо-Вареннѣ, будущемъ членѣ Комитета общественнаго спасенія, бывшемъ ораторіанскомъ монахѣ, желчномъ и мрачномъ, столь же холодно безчувственномъ передъ убійствомъ, какъ инквизиторъ передъ ауто-да-фе. А въ глубинѣ исторической картины виденъ «осторожный Робеспьеръ, который подстрекаетъ другихъ, не ввязываясь самъ, ничего не подписываетъ, не отдаетъ никакихъ приказаній, говоритъ много рѣчей, постоянно даетъ совѣты, вездѣ показывается, подготовляетъ свое царство, и въ послѣдній моментъ, какъ кошка, кидающаяся на добычу, пытается задушить своихъ соперниковъ — жирондинцевъ».
Изъ живописца портретовъ Тэнъ снова становится судебнымъ слѣдователемъ и выставляетъ одну за другою всѣ улики, доказывающія преднамѣренность въ организаціи сентябрьскихъ убійствъ со стороны революціонной Коммуны, и непосредственное участіе главныхъ ея дѣятелей. Приведемъ только одну изъ нихъ, касающуюся помощника прокурора Коммуны — Билльо-Варенна, въ своемъ короткомъ кафтанѣ «цвѣта блохи» и въ черномъ парикѣ, шагающаго по трупамъ въ аббатствѣ и подбадривающаго убійцъ: «народъ, ты приносишь въ жертву своихъ враговъ, ты исполняешь свой долгъ»; ночью онъ возвращается, разсыпается похвалами и подтверждаетъ обѣщаніе «условленной» мзды; на слѣдующій день онъ возвращается снова, горячо поздравляетъ ихъ, каждому назначаетъ по золотому и увѣщеваетъ ихъ продолжать. И на основаніи этого судебнаго акта, Тэнъ слѣдующимъ образомъ формулируетъ обвиненіе членовъ Коммуны и значеніе сентябрьскихъ убійствъ въ исторіи революціи. До сихъ поръ, когда они убивали или заставляли убивать, они дѣйствовали какъ бунтовщики, на улицѣ; теперь они производятъ это въ тюрьмахъ, въ качествѣ чиновниковъ, со списками въ рукахъ, по установленіи личности, сокращеннымъ судопроизводствомъ, съ помощью оплачиваемыхъ палачей, во имя общественнаго блага, методично и хладнокровно, почти такъ же правильно, какъ потомъ «при революціонномъ правительствѣ». На самомъ дѣлѣ «сентябрьское дѣло» — его начало, его первообразъ. Не иначе, и не лучше будутъ дѣйствовать въ лучшую эпоху гильотины. Но убійцы еще не совсѣмъ обзавелись: вмѣсто гильотины они пускаютъ въ дѣло пики, и такъ какъ не всякій стыдъ еще утраченъ, вожди скрываются за чернорабочими! Глава Тэна о рабочихъ кровавой рѣзни поразительна — не ужасами, съ которыхъ историкъ лишь слегка сдергиваетъ покровъ, а психологическимъ анализомъ убійцъ и ихъ ощущеній. И она поучительна для политическихъ фантазеровъ, не имѣющихъ понятія о томъ, кому они ввѣряютъ въ моментъ революцій жизнь столькихъ людей.
* * *
Описаніе сентябрьскихъ убійствъ — одно изъ самыхъ поразительныхъ проявленій психологическаго метода и художественнаго таланта Тэна. Фактическая сторона этого событія давно уже была документально и во всѣхъ своихъ ужасающихъ подробностяхъ разработана Гранье-де-Кассаньякомъ, а много позднѣе Мортимеромъ Терно въ III томѣ его исторіи террора. Тэну въ этомъ отношеніи оставалось лишь прибавить изъ громаднаго запаса своего архивнаго матеріала нѣсколько подробностей и пересмотрѣть обвинительный актъ противъ Дантона, Марата и членовъ парижской Коммуны, чтобы точнѣе установить ихъ виновность въ убійствахъ. Но Тэнъ не ограничился этимъ; онъ перенесъ изображеніе сентябрьскихъ убійствъ изъ области внѣшнихъ фактовъ во внутренній психическій міръ дѣйствующихъ лицъ. Событіе освѣтилось новымъ свѣтомъ и получило для читателя новый интересъ. Читатели не только становятся зрителями парижскихъ изувѣрствъ, какъ у предшественниковъ Тэна, но они видятъ, какъ зарождается и развивается въ душѣ убійцъ замыселъ убійства, какъ и въ какихъ умахъ укореняется намѣреніе избить враговъ систематически и въ обширныхъ размѣрахъ. Историкъ знакомитъ читателя съ психическимъ настроеніемъ исполнителей этого чудовищнаго злодѣянія и съ настроеніемъ парижской массы, которое способствовало его совершенію, затѣмъ ведетъ читателя въ Коммуну, гдѣ оно предумышленно организуется, и наконецъ характеризуетъ главныхъ руководителей парижскихъ якобинцевъ, Марата, Дантона и Робеспьера. Всѣ эти части IX главы изобилуютъ глубокими психическими замѣчаніями, но особеннаго вниманія по своей новизнѣ и методологическимъ пріемамъ заслуживаетъ отдѣлъ объ исполнителяхъ, о «чернорабочихъ» сентябрьскаго побоища.
При пересказѣ этого событія историками до сихъ поръ ставился на главномъ планѣ вопросъ о виновникахъ его и о степени ихъ вины, и рѣшеніе этого вопроса не могло не обусловливаться политической тенденціей автора, почему въ повѣствованіи преобладало то обличеніе, то желаніе смягчить вину убійцъ и даже оправдать убійства. Ставъ на психологическую точку зрѣнія, Тэнъ вывелъ вопросъ изъ этой дилеммы, и тотъ, кто склоненъ обвинять Тэна въ пристрастіи противъ революціи, пусть прочтетъ эту его главу; онъ убѣдится, что главный интересъ Тэна — здѣсь, по крайней мѣрѣ, — не политическая полемика, а научное изслѣдованіе. Что убійство гнусно, что избіеніе толпою безоружныхъ жертвъ, случайно и отчасти по недоразумѣнію скученныхъ въ тюрьмѣ, дѣло еще болѣе гнусное, что вслѣдствіе преднамѣренности, продолжительности и полной безсмысленности, съ которой совершалось убійство, оно становится окончательно омерзительнымъ, — это само собою разумѣется; но весъ интересъ для Тэна въ томъ, чтобы разобраться въ убійцахъ и объяснить психическое состояніе, въ которомъ они совершали свое гнусное дѣло. На первомъ планѣ работаютъ марсельцы. Это отрядъ добровольцевъ изъ Марсели, направившійся на Парижъ, чтобы оттуда прослѣдовать на границу въ ряды дѣйствующей арміи. Они поклялись защищать «свободу отъ иноземныхъ тирановъ, но вмѣсто того остались въ Парижѣ для истребленія «внутреннихъ враговъ». Они въ особенности содѣйствовали переходу власти въ руки якобинцевъ; они принесли съ собою марсельезу и вмѣстѣ съ этой пѣсней внесли въ революцію тотъ ускоренный темпъ, который привелъ ее къ террору. Ихъ отрядъ находился во главѣ толпы, штурмовавшей королевскій дворецъ 10-го авг. 1892 г., и три недѣли спустя они сдѣлались главными пособниками Коммуны при совершеніи сентябрьскихъ убійствъ.
Кто же были эти марсельцы, на какой почвѣ и при какихъ условіяхъ сложилось ихъ революціонное настроеніе, возникъ ихъ психологическій складъ? Изображеніе «марсельцевъ» — одинъ изъ замѣчательныхъ образчиковъ психологическаго анализа, основаннаго на изученіи среды, породившей извѣстный типъ.