Прежніе историки, при изображеніи якобинскаго періода, почти не выходили изъ Парижа и якобинство освѣщалось лишь сверху; сильный свѣтъ падалъ только на вершины горы, на вождей, и преимущественно на тѣхъ, которые или играли выдающуюся политическую роль, какъ Робеспьеръ, или обладали извѣстными талантами, какъ Бареръ. Вниманіе читателя останавливалось на этихъ личностяхъ, и онъ невольно принималъ ихъ за представителей всего якобинства. У Тэна якобинцы освѣщаются также и снизу; яркій свѣтъ падаетъ у него на массу партіи, на зауряднаго якобинца, и личный составъ этой партіи вслѣдствіе этого является впервые въ своемъ настоящемъ видѣ. Мало того, Тэнъ выясняетъ, насколько общій характеръ якобинства, направленіе его дѣятельности и его вліяніе на Францію зависѣли болѣе отъ свойствъ зауряднаго якобинства, чѣмъ отъ признанныхъ всѣми вождей, стоявшихъ выше массы по своему развитію и по своимъ нравственнымъ свойствамъ. Во времена анархіи, — говоритъ Тэнъ, и исторія стократъ подтверждаетъ вѣрность этого замѣчанія, — преобладаетъ воля, идущая не свыше, а снизу, и вожди, чтобы остаться вождями, принуждены слѣдовать за слѣпымъ порывомъ своего, полчища. Вотъ почему въ данномъ случаѣ самымъ главнымъ и важнымъ лицомъ, чья мысль вездѣ беретъ верхъ, настоящимъ преемникомъ Ришелье и Людовика XIV становится рядовой якобинецъ (subalterne), клубный засѣдатель, сочинитель постановленій кофеенъ и площадей, уличный бунтовщикъ, въ родѣ Паниса, Сержана, Эбера, Варле, Анріо, Мальяра, Фурнье, Лазовскаго или, чтобы спуститься еще ниже, первый попавшійся изъ ихъ шайки марсельскій сорви-голова (tape dur), канониръ парижскихъ предмѣстій или носильщикъ съ рынка — пьяница (entre deux hoquets), измышляющій свои политическія соображенія послѣ похмелья. Всѣ его свѣдѣнія почерпаются изъ уличныхъ сплетенъ, убѣждающихъ его, что въ каждомъ домѣ скрывается измѣнникъ, и всѣ его политическія комбинаціи сводятся къ клубнымъ фразамъ, призывающимъ его взять на себя руководство великимъ государственнымъ механизмомъ. Этотъ механизмъ такъ обширенъ и сложенъ, онъ представляетъ такое сочетаніе различныхъ вѣдомствъ, развѣтвляющихся на безчисленныя должности и переплетающихся между собою, онъ заключаетъ въ себѣ столько тонкихъ спеціальныхъ аппаратовъ, которые необходимо примѣнять къ измѣнчивымъ обстоятельствамъ, — дипломатію, финансы, правосудіе, армію, администрацію — и все это выходитъ далеко за предѣлы узкаго лба зауряднаго якобинца, «такъ какъ нельзя вмѣстить ведра въ бутылку». Въ его необъемистомъ мозгу, подавленномъ и взбудораженномъ нагроможденіемъ несоразмѣрныхъ съ его пониманіемъ идей, всплываетъ только одно представленіе, простое и сообразное съ грубостью его способностей и инстинктовъ — желаніе убитъ своихъ враговъ, которые въ то же время враги государства, какіе бы они ни были, явные или тайные, настоящіе или будущіе, вѣроятные или даже только возможные. Свою дикость и свою панику онъ вноситъ въ политику, и вотъ почему его узурпація такъ зловредна. Если бы онъ былъ простымъ разбойникомъ, онъ убивалъ бы только съ цѣлью ограбленія, что ограничило бы число его убійствъ. Какъ представитель государства, онъ предпринимаетъ убійства на широкую руку, и онъ располагаетъ на то нужными средствами.
Какъ видно изъ всего этого, обычное представленіе о якобинцахъ существенно измѣняется подъ перомъ Тэна: оно переносится изъ области политическихъ теорій на реальную почву; ораторская исторіографія разумѣла подъ якобинцами какую-нибудь сотню образованныхъ и честныхъ патріотовъ, каждый вечеръ чинно засѣдавшихъ въ своемъ клубѣ, чтобы слушать тщательно отдѣланныя рѣчи Робеспьера о гражданской добродѣтели, — а въ книгѣ Тэна классическая живопись Давида замѣняется картинами во вкусѣ Брейгеля и Теньера. Но Тэнъ не останавливается на этомъ пути. Къ живописцу, подбирающему свои типы въ кабачкахъ и на рынкѣ, присоединяется судебный слѣдователь. Съ протоколами въ рукахъ Тэнъ установляетъ, какую громадную долю составлялъ въ якобинской партіи острожный элементъ. Цѣлый рядъ страницъ занимаетъ у него этотъ повальный обыскъ съ удостовѣреніемъ личности, занятій, прежней судимости и пр., на основаніи свидѣтельскихъ показаній и полицейскихъ справокъ. Бъ этотъ матеріалъ необходимо внимательно вникнуть всякому, кто хочетъ судить о томъ, насколько правильна у Тэна слѣдующая характеристика той главной массы якобинской партіи, изъ которой вожди брали своихъ пособниковъ и исполнителей. Это были «люди, выбившіеся изъ жизненной колеи, сумасброды и негодяи всякаго рода и всякаго слоя, особенно самаго низшаго, завистливые и злобные подчиненные, мелкіе лавочники, запутавшіеся въ долгахъ, пьянствующіе и слоняющіеся рабочіе, засѣдатели кофеенъ и кабаковъ, уличные и деревенскіе бродяги, мужчины, подбираемые полиціей, и разгульныя женщины, однимъ словомъ, всѣ антисоціальные паразиты (vermine); среди этой сволочи (ramassis) — нѣсколько убѣжденныхъ фанатиковъ (énergumènes), въ поврежденный (félé) мозгъ которыхъ нашла себѣ легкій доступъ модная теорія; всѣ остальные, и въ гораздо большемъ числѣ — настоящіе хищники, эксплуатирующіе установившійся порядокъ и усвоившіе себѣ революціонную догму только потому, что она обѣщаетъ удовлетворить всѣ ихъ похоти. Въ этихъ-то подонкахъ невѣжества и порока якобинское правительство набираетъ личный составъ своего штаба и своихъ кадровъ. Да и невозможно было бы найти нужныхъ ему людей въ другихъ классахъ общества; ибо ежедневная работа, которая на нихъ возлагается и которую они обязаны исполнять собственноручно, это — грабежъ и убійство; за исключеніемъ чистыхъ фанатиковъ, которые рѣдки, только люди безпутные и съ звѣрской натурой находятъ въ себѣ способность и охоту къ такому ремеслу». Только вникнувши мысленно въ эту среду зауряднаго якобинства можно оцѣнить глубокій смыслъ словъ Тэна о завоеваніи Франціи якобинцами и послѣдствія этого факта. «Я очень радъ», говоритъ въ своемъ приказѣ по національной гвардіи ея командиръ Анріо, «извѣстить моихъ братьевъ по оружію, что всѣ мѣста и должности въ распоряженіи правительства (якобинскаго). Нынѣшнее правительство, революціонное по своему направленію, чистое по своимъ намѣреніямъ, желающее только блага всѣхъ…. въ поискахъ въ самыхъ трущобахъ людей добродѣтельныхъ…. бѣдныхъ и санкюлотовъ». И дѣйствительно, замѣчаетъ по этому поводу Тэнъ, это была не малая приманка: 35.000 платныхъ мѣстъ въ одной столицѣ. Уже весною, до паденія жиронды, якобинскій клубъ хвастался, что помѣстилъ 9.000 своихъ агентовъ на административныя мѣста, а послѣ 2 іюня «добродѣтельные люди, бѣдняки и чистые санкюлоты» выходятъ толпами изъ своихъ ночлежекъ, каморокъ и меблированныхъ комнатъ, чтобы захватить кусочекъ якобинскаго пирога. Не говоря уже о канцеляріяхъ военнаго и морского министерствъ, управленія путями сообщенія и финансами и иностранными дѣлами, которыя они осаждаютъ и гдѣ они пристроиваются сотнями и занимаются постоянно доносами противъ оставшихся способныхъ чиновниковъ, чтобы забраться на ихъ мѣста, — въ ихъ распоряженіи десятки новыхъ учрежденій, которыя они считаютъ своею собственностью. Комиссары при національныхъ имуществахъ по первой конфискаціи (церковной), комиссары при имуществахъ, захваченныхъ у эмигрантовъ и осужденныхъ, комиссары при реквизиціи лошадей у богатыхъ людей, комиссары по припасенію одежды для войска, комиссары для сбора и фабрикаціи селитры (для пороха), комиссары по конфискаціи, комиссары при каждой изъ 48 секцій Парижа, комиссары по пропагандѣ въ департаментахъ, комиссары но снабженію совѣстными припасами и пр. и пр.; въ одномъ Парижѣ считается 1.500 мѣстъ при департаментѣ съѣстныхъ припасовъ, и всѣ они платныя.
Есть еще низшія мѣста для «сволочи», 200 должностей по 20 су въ день для горлановъ, обязанныхъ направлять общественное мнѣніе среди толпы около Пале-Рояля и Тюльери, а также на галереяхъ Конвента и Парижской Думы; 200 и 400 франковъ въ годъ для гарсоновъ въ кофейняхъ, ресторанахъ и отеляхъ, обязанныхъ наблюдать за иностранцами и посѣтителями; сотни должностей по 2, по 3 и по 5 франковъ въ день помимо харчей для хранителей опечатанныхъ помѣщеній и для сторожей при «подозрительныхъ, состоящихъ подъ домашнимъ арестомъ»; наконецъ тысячи франковъ для жалованья разбойникамъ, которые при полной свободѣ дѣйствія составляютъ подъ командою Ронсена «революціонную армію», для канонировъ и для жандармовъ Анріо!
Самая легкая изъ этихъ обязанностей — посѣщеніе вечернихъ засѣданій Парижскихъ секцій, за которое, въ силу распоряженія Дантона, мѣстные якобинцы получали по 40 су, въ виду которыхъ они стали ходить туда толпами. Множество чернорабочихъ, кучеровъ, возчиковъ и всякаго рода ремесленниковъ приходятъ къ началу засѣданія, записываются присутствующими и затѣмъ выходятъ pour boire bouteille въ сосѣдній кабачокъ, не считая себя обязанными выслушивать широковѣщанія ораторовъ; къ концу засѣданія они являются снова и горломъ, ногами и руками производятъ тотъ шумъ, который отъ нихъ требуется для поддержки крайнихъ предложеній, затѣмъ берутъ назадъ свой билетъ и получаютъ заработанныя 40 су.