Всѣ эти общественныя должности, придуманныя для кормленія новыхъ властителей, можно признать невинными сравнительно съ мѣстами членовъ революціонныхъ (полицейскихъ) комитетовъ и чиновниковъ въ канцеляріяхъ Комитета «общественной безопасности». На эти мѣста назначаются лишь испытанные якобинцы, одобренные центральнымъ клубомъ. О способѣ этого испытанія можно судить по тому, что при повѣркѣ членовъ самого клуба въ засѣданіи 28 декабря 1793 года Дюбуа Крансе предлагалъ членамъ вопросъ: «Что ты сдѣлалъ, чтобы быть повѣшеннымъ, если бы случилась контръ-революція?» Испытаннымъ такимъ образомъ людямъ была предоставлена цензорская власть надъ обывателями, благодаря характернѣйшей для якобинскаго террора монополіи выдавать такъ называемыя cartes civiques, т. е. удостовѣренія въ благонадежности въ якобинскомъ смыслѣ. Отказъ въ такомъ удостовѣреніи подвергалъ обывателя опасности попасть въ списки «подозрительныхъ», а затѣмъ въ тюрьму и на гильотину. Можно себѣ представить, какъ выдавали эти удостовѣренія. «Обрати вниманіе, пишетъ Дантону одинъ изъ его единомышленниковъ, — «на то, какимъ людямъ легко достаются эти удостовѣренія — банкротамъ, содержателямъ игорныхъ домовъ, разбойникамъ… Коммуна выдаетъ свидѣтельства своимъ клевретамъ и отказываетъ въ нихъ лучшимъ гражданамъ». Иногда случай выручалъ обывателей. Аббатъ Морелле былъ обязанъ своимъ спасеніемъ тому, что въ числѣ членовъ мѣстнаго революціоннаго комитета оказался его башмачникъ, который и поручился за своего заказчика. Но полученіе «гражданскаго билета» еще не избавляло отъ дальнѣйшихъ хлопотъ и тревогъ. Выдача этихъ билетовъ — слишкомъ выгодная операція. Старые билеты уничтожаются, требуются новые, обусловленные лишними формальностями, съ большимъ числомъ поручителей, съ болѣе строгимъ выборомъ; выдача билета отсрочивается до полученія новыхъ справокъ и свѣдѣній; просители бракуются при малѣйшемъ подозрѣніи. Наконецъ нѣкоторыя секціи постановляютъ не выдавать гражданскихъ свидѣтельствъ тѣмъ, кто не состоитъ членомъ какого нибудь якобинскаго клуба. Доходитъ до того, что тотъ, «кто не принадлежитъ къ шайкѣ», исключается изъ гражданскаго общества.
Образчикомъ злоупотребленій, которыя позволяли себѣ всемогущіе якобинскіе полицейскіе комитеты, можетъ служить слѣдующій случай, приведенный Тэномъ. Однажды ночью комитетъ участка «Пикъ» вызываетъ къ себѣ архитектора Беланже; ему объявляютъ, что нуждаются немедленно въ его домѣ, чтобы обратить его въ новую тюрьму. «Но, возражаетъ Беланже, это мое единственное имущество; къ тому же онъ занятъ жильцами; затѣмъ моя квартира наполнена художественными произведеніями, и она вовсе не приспособлена служить тюрьмой». «Твой домъ, — или пойдешь въ тюрьму». «По придется платить неустойку жильцамъ». — «Домъ твой, или тюрьма; что касается неустоекъ, то у насъ есть помѣщенія въ тюрьмахъ La Force или въ S-te. Pélagie для твоихъ жильцовъ и для тебя». Немедленно 12 стражниковъ занимаютъ домъ; владѣльцу его даютъ 6 часовъ, чтобы вывезти свои вещи; входъ въ домъ ему воспрещенъ. Администрація, къ которой обратился Беланже, усмотрѣла въ этомъ дѣлѣ «молчаливое согласіе съ его стороны», и вскорѣ послѣ того онъ самъ попалъ въ тюрьму{58}.
До какой степени высшая якобинская администрація, деспотически властвовавшая надъ всей Франціей, была сама въ зависимости отъ якобинской толпы, объ этомъ можно судить по постояннымъ и громаднымъ подачкамъ, отпускавшимся низшимъ органамъ парижскаго террора. Уже 20 іюля 1793 г. правительство отпустило по 2.000 фр. на каждый изъ 48 революціонныхъ комитетовъ и 8.000 фр. «генералу» Анріо на расходы по наблюденію за контръ-революціонными интригами; 7-го августа 50.000 фр. въ пользу недостаточныхъ членовъ 48 комитетовъ; 300.000 фр. генералу Анріо для «противодѣйствія заговорамъ и обезпеченія торжества свободы»; 50.000 фр. мэру на «раскрытіе заговоровъ зложелателей»; 10 сентября 40.000 фр. мэру, предсѣдателю и прокурору-синдику департамента на «мѣры обезпеченія безопасности»; 13 сентября 300.000 фр. мэру «для предупрежденія попытокъ зложелателей»; 15 ноября 100.000 фр. революціоннымъ клубамъ потому, что они «необходимы для распространенія хорошихъ принциповъ».
20 Просители въ засѣданіи Революціоннаго комитета.
Эти низы якобинства, какъ сказано, открыты Тэномъ и будутъ составлять «неотъемлемую принадлежность» всякой научной исторіи революціи въ будущемъ. Но любопытно, что иногда изъ этихъ низовъ заурядный якобинецъ попадалъ неожиданно въ руководящія сферы. Таковъ былъ Бюшо, аттестованный собственноручно Робеспьеромъ, какъ человѣкъ честный, энергическій и способный къ самымъ высшимъ должностямъ. Въ силу этого, бывшій сельскій учитель департамента Юры попадаетъ въ завѣдующіе министерствомъ иностранныхъ дѣлъ. Но его никогда нельзя найти въ министерскомъ кабинетѣ и, если нужна его подпись, его разыскиваютъ въ сосѣднемъ кафе. Онъ, впрочемъ, не только лѣнивъ, а завистливъ и злобенъ, занимается поэтому доносами и ему удается добыть приказъ объ арестѣ его помощниковъ, одному изъ которыхъ онъ объ этомъ объявляетъ съ отвратительной улыбкой утромъ 9 термидора. Но это былъ какъ разъ день паденія его могущественнаго покровителя Робеспьера. Нѣсколько дней спустя Бюшо удаленъ отъ должности, и она передается его помощнику, извѣстному Міо де-Мелито, автору мемуаровъ, котораго Бюшо прочилъ для гильотины. Вновь назначенный директоръ министерства (должность министра въ то время была отмѣнена) дѣлаетъ визитъ своему предшественнику, и Бюшо пользуется случаемъ, чтобы просить разрѣшенія пока остаться на своей казенной квартирѣ. Міо любезно соглашается. Тогда Бюшо выражаетъ удовольствіе, что его назначили директоромъ. «Но мое положеніе очень непріятно: меня вызвали въ Парижъ, заставили бросить свое мѣсто въ провинціи, а теперь выталкиваютъ на улицу». И въ виду этого Бюшо проситъ Міо предоставить ему мѣсто чиновника въ его министерствѣ. Тотъ старается объяснить Бюшо, что бывшему министру неудобно служить простымъ чиновникомъ въ своемъ вѣдомствѣ. Но Бюшо не унимается; онъ не понимаетъ этихъ церемоній и говоритъ: «Если вы меня не считаете способнымъ занять должность чиновника, я готовъ удовольствоваться мѣстомъ канцелярскаго служителя». Къ этому изображенію якобинства въ его верхахъ и въ его низахъ добавлена Тэномъ одна черта, имъ подмѣченная, это — его постепенное ухудшеніе, неизбѣжное подъ вліяніемъ его дѣятельности и введеннаго имъ новаго режима. Въ началѣ эта партія была гораздо разнообразнѣе по своему составу; къ ней примыкало множество лицъ, которыхъ временно соединяло съ якобинцами или чувство страха, или озлобленіе противъ враговъ революціи; такъ, напр., подъ знаменами якобинцевъ около 10-го августа находилось «много порядочныхъ людей изъ мелкихъ торговцевъ, содержателей винныхъ лавокъ, харчевенъ или приказчиковъ и т. п., раздраженныхъ противъ двора». Съ теченіемъ времени эти мирные и честные граждане отстаютъ, за то среди остающихся въ составѣ партіи все болѣе и болѣе всплываютъ самые дурные элементы. Вслѣдствіе давленія и насилій на выборахъ, вслѣдствіе системы доносовъ и особенно вслѣдствіе злоупотребленія выдачею паспортовъ (cartes civiques) на первый планъ протискиваются самые нахальные и отъявленные негодяи. Якобинство ухудшается вслѣдствіе естественнаго подбора. Мало того: якобинцы въ своихъ клубахъ сознательно примѣняютъ къ дѣлу пріемъ подбора, прибѣгая періодически къ такъ- называемому очищенію (épuration) своего клуба или секціи посредствомъ баллотировки. Желаніе получить мѣсто или должность приводитъ якобинцевъ къ тому, что они постоянно доносятъ другъ на друга. Вслѣдствіе этого и въ клубѣ Сентъ-Оноре, и въ его отдѣленіяхъ по провинціямъ, они постоянно очищали себя и все въ томъ же направленіи, пока не очистили свою партію отъ всякой честной или порядочной примѣси, пока не осталось на-лицо лишь незначительное меньшинство, продолжающее ухудшаться при каждомъ отборѣ (triage). Такъ, въ одномъ революціонномъ клубѣ изъ 26 членовъ только семеро были оставлены послѣ сдѣланнаго имъ допроса. Одинъ изъ забракованныхъ, продавецъ табаку 68 лѣтъ, всегда исполнявшій свои обязанности по клубу, былъ отвергнутъ за то, что назвалъ предсѣдателя «monsieur» и говорилъ на трибунѣ съ непокрытой головой; за это онъ былъ объявленъ «умѣреннымъ», т. е. недостойнымъ оставаться въ клубѣ. Вслѣдствіе такого очищенія, — заключаетъ Тэнъ, — въ клубѣ, который самъ себя изувѣчиваетъ, «остается лишь самое ядро его, состоящее изъ шарлатановъ и мошенниковъ» {59}.