Усвоенная якобинцами идея «всемогущества государства» включаетъ въ себѣ свою политическую теорію, т.-е. свое представленіе о государствѣ, о его правахъ и о его назначеніи. Разъясненіе этого вопроса составляетъ одинъ изъ важнѣйшихъ и интереснѣйшихъ отдѣловъ книги Тэна. Политическая догматика якобинцевъ не представляетъ ничего самостоятельнаго. Тэнъ выводитъ ее всецѣло изъ общественнаго договора Руссо. Въ этомъ трактатѣ Руссо признавалъ нормальнымъ только такое общество, которое возникло изъ общественнаго договора; основнымъ же положеніемъ этого договора является «полное отчужденіе всякаго индивидуума, со всѣми его правами и силами, въ пользу общества»… «Подобно тому какъ природа даетъ всякому человѣку абсолютную власть надъ всѣми его членами, общественный договоръ даетъ общественному тѣлу такую же безграничную власть надъ гражданами».
Эту теоретическую формулу якобинцы перевели на популярный, общедоступный языкъ. «Все принадлежитъ народу, — восклицаетъ малоизвѣстный депутатъ Изоре, — и ничего не принадлежитъ индивидуумамъ, въ случаѣ общественной нужды». Но народъ представляютъ теперь якобинцы, государственная власть въ ихъ рукахъ, и потому имъ однимъ принадлежитъ право опредѣлятъ случаи общественной нужды и ея размѣры. «Они же не стѣснялись установленіемъ этихъ размѣровъ. Тѣ милліарды, которые уплатила Франція послѣ самыхъ жестокихъ военныхъ пораженій, представляютъ только небольшую долю того, что поглотило якобинское государство. Однихъ имуществъ духовенства конфисковано было на 4 милліарда; конфискованное имущество эмигрантовъ составило около 3 милліардовъ; имущество гильотинированныхъ и сосланныхъ доставило сотни милліоновъ; доходъ съ секвестрованныхъ имуществъ «подозрительныхъ» — также сотни милліоновъ, съ перспективой захвата и самаго имущества на нѣсколько милліардовъ; имущества госпиталей и благотворительныхъ учрежденій, отобранныя въ казну, — 800 милліоновъ. Возвращеніе въ казну государствомъ имуществъ, отчужденныхъ или заложенныхъ въ частныя руки въ теченіе послѣднихъ трехъ вѣковъ — два милліарда. Присвоеніе государствомъ общинныхъ имуществъ дало также не малую сумму. Далѣе, захватомъ чеканной монеты и всѣхъ предметовъ изъ золота и серебра выручено въ два мѣсяца (ноябрь, декабрь 1793 г.) отъ 300 до 400 милліоновъ; посредствомъ права «перекупа» (préemption) и «реквизиціи» государство становилось собственникомъ всего, что «торговля, промышленность и земледѣліе произвели и доставили въ предѣлахъ Франціи». «Государство налагаетъ свою руку непосредственно на все — на зерновой хлѣбъ въ амбарѣ земледѣльца, на выпряженныхъ на улицѣ лошадей возчика; оно забираетъ всѣ бѣлые и синіе плащи пиренейскихъ крестьянъ, десять тысячъ паръ сапогъ, снятыхъ въ одинъ день съ г-дъ гражданъ одного города и т. д. И не только имущество всѣхъ, но и самыя лица поступаютъ въ полное распоряженіе государства въ видѣ солдатъ или рабочихъ на казенныхъ мастерскихъ — даже женщины и дѣвушки не избѣгали общей участи: онѣ должны парадировать на гражданскихъ празднествахъ, и приданое богатыхъ невѣстъ служитъ наградою патріотамъ»…
Таковы въ самомъ сжатомъ перечнѣ послѣдствія теоріи о «всемогуществѣ государства» у якобинцевъ; но эта теорія служитъ лишь подножіемъ для другой болѣе своеобразной и роковой въ своихъ послѣдствіяхъ — теоріи о назначеніи государства. Въ глазахъ якобинцевъ государство снабжено такими безграничными полномочіями потому, что оно призвано «возродить» (régénérer) человѣка, возстановить «естественнаго человѣка», т.-е. возвратить его къ тому состоянію, въ какомъ онъ находился, когда вышелъ изъ рукъ природы и когда еще не былъ испорченъ цивилизаціей. И въ этомъ отношеніи якобинцы также являются послѣдователями Руссо, исполнителями его мечты о «естественномъ человѣкѣ». Они всѣ воспитывались въ его школѣ, всѣ усвоили себѣ его принципъ, что человѣка надо «принуждать быть свободнымъ» — forcer d’être libre; и всѣ средства дозволены для того, чтобы привести человѣка къ тому идеальному состоянію, которое намѣчено Руссо и его послѣдователями въ литературѣ. На этотъ счетъ между якобинцами нѣтъ разногласія; въ этомъ стремленіи они сходятся, несмотря на всѣ различія характеровъ и стремленій. «Наше призваніе въ томъ, — восклицаетъ литературно образованный поклонникъ Руссо, строгій теоретикъ Робеспьеръ, — чтобы удовлетворить вожделѣніямъ природы, осуществить предназначеніе человѣчества, исполнить завѣты философіи». Ему вторитъ невѣжественный практикъ Бильо-Вареннъ: «Необходимо въ извѣстномъ смыслѣ пересоздашь тотъ народъ, который хочешь возвратить къ свободѣ, ибо нужно разрушить въ немъ издавніе предразсудки, измѣнить застарѣлыя привычки, очистить испорченныя страсти, уменьшить излишнія потребности, вырвать съ корнемъ закоренѣлые пороки». То же самое говоритъ сумасбродный палачъ Карье: «Мы скорѣе обратимъ Францію въ кладбище, чѣмъ откажемся возродить ее (régénérer) на нашъ ладъ». И почти тѣми же словами выражается бывшій протестантскій пасторъ, затѣмъ капитанъ корабля, членъ Комитета общественнаго спасенія и, наконецъ, майнцскій префектъ при Наполеонѣ, Жанъ Бонъ Сентъ-Андре: «Говорятъ, что наша власть произвольна, насъ упрекаютъ въ деспотизмѣ! Насъ? въ деспотизмѣ? Да, конечно! но если призваніе деспотизма обезпечить торжество свободы, то такой деспотизмъ есть политическое возрожденіе».
Касаться здѣсь сколько-нибудь подробно якобинской системы «возрожденія» было бы невозможно потому, что сюда вошла бы вся внутренняя политика якобинцевъ. Представленіе о «естественномъ человѣкѣ», созданное раціонализмомъ и облеченное пылкимъ воображеніемъ Руссо въ идиллическій образъ, носило на себѣ двѣ выдающіяся черты, обѣ — отрицательнаго свойства. Естественный человѣкъ не зналъ никакихъ предразсудковъ и никакого неравенства. Отсюда первой задачей якобинскаго государства было уничтоженіе всѣхъ религіозныхъ, соціальныхъ и бытовыхъ «предразсудковъ», созданныхъ предшествовавшей исторіей и культурой. Что касается до второй задачи — возстановленія равенства, то якобинцы не хотѣли въ этомъ отношеніи довольствоваться результатами, уже достигнутыми революціей 1789 г. — устраненіемъ всякаго неравенства въ области права. Имъ нужно было фактическое равенство — равенство состояній, образованія и быта. Еще Кондорсе заявилъ, что фактическое равенство (l'égalité de fait) есть высшая цѣль соціальной политики (de l'art social). Для этого нужно было прежде всего уничтожить различіе между богатыми и бѣдными. «Богатство есть подлость» (une infamie), провозглашаетъ Сенъ-Жюстъ, а Робеспьеръ отождествилъ богатыхъ съ порочными (vicieux) и объявилъ тѣхъ и другихъ врагами народа. Финансовая политика якобинскаго государства, принужденнаго жить накопленнымъ въ предшествовавшіе вѣка капиталомъ, играла въ руку ихъ соціальной политикѣ. Прогрессивный налогъ и принудительный заемъ сильно содѣйствовали разоренію и ограниченію крупныхъ состояній. Весь излишекъ дохода сверхъ 1.000 франковъ на каждаго члена семьи подвергался прогрессивной экспропріаціи, на ¼, ¹/₃ или на ½, а свыше 9.000 франковъ цѣликомъ; по такому разсчету самая богатая семья могла сохранить, помимо своей доли, опредѣленной количествомъ членовъ семьи, лишь 4.500 франковъ годового дохода. И это было еще милостиво, такъ какъ Робеспьеръ предлагалъ, чтобы самый богатый изъ французовъ не имѣлъ болѣе 3.000 франковъ годового дохода.
Остальное должны были завершить законодательныя мѣры ограниченіе права завѣщанія; запрещеніе дарить лицамъ, доходъ которыхъ превышалъ извѣстную сумму, опредѣленную четвертями зернового хлѣба; уравненіе незаконныхъ дѣтей въ правахъ наслѣдства съ законными. Любопытно, что докладчикомъ этихъ мѣръ былъ тотъ же самый Камбасересъ, который потомъ былъ награжденъ Наполеономъ состояніемъ (dotation) въ 450.000 франковъ годового дохода.