Если принять во вниманіе безусловный авторитетъ Комитета общественнаго спасенія, всемогущество его комиссаровъ, многочисленность и дисциплину выставленныхъ ими армій, нельзя не представить себѣ якобинство грозною, прочно установленною силою. Между тѣмъ это оптическій обманъ. Тэнъ доказываетъ, что никогда въ мірѣ не было деспотизма, который покоился бы на такомъ относительно шаткомъ основаніи, и вмѣстѣ съ тѣмъ объясняетъ, почему это основаніе было такъ шатко. Слабость якобинскаго владычества обусловливалась не только малочисленностью партіи, настоящіе члены которой терялись въ управляемой и терзаемой ими странѣ, но и негодностью административнаго персонала якобинцевъ. Они захватили власть надъ страной богатой, съ вѣковою и утонченною цивилизаціей; кому же они предоставили управленіе этой страной и безконтрольное распоряженіе ея средствами? Самое названіе партіи служитъ достаточнымъ отвѣтомъ; это были санкюлоты, какъ они себя называли, т. е. люди безъ прочнаго достатка или заработка, перебивавшіеся со дня на день, промышлявшіе мелкими дѣлишками и нуждавшіеся въ жалованьѣ, чтобы заниматься общественными дѣлами. Тэнъ подробно знакомитъ читателя съ личнымъ составомъ правительствующаго класса при якобинскомъ господствѣ; этотъ классъ набирался изъ слоевъ, наименѣе пригодныхъ для правительствующей дѣятельности не только по своему невѣжеству, но и по своей нравственной недоброкачественности. — «Они такъ же глупы, какъ и безпутны», говорилъ членъ Конвента Альберъ о своихъ пособникахъ въ Труа. Недаромъ въ Рошфорѣ президентомъ якобинскаго клуба состоялъ палачъ. «Но какъ ни низко ихъ общественное положеніе, ихъ развитіе и ихъ сердце еще ниже, потому что каждый изъ нихъ въ своемъ ремеслѣ или промыслѣ представляетъ собою не отборную часть гражданъ, а отребье». Вотъ почему этими мимоходомъ сказанными словами Тэнъ даетъ существенное объясненіе одному изъ крупнѣйшихъ фактовъ въ. исторіи якобинской революціи, «вотъ почему послѣ 10-го термидора ихъ повсюду выгоняютъ, многихъ какъ террористовъ, но большинство какъ глупцовъ, скандалистовъ, сумасбродовъ или просто, какъ проходимцевъ». «Было бы слишкомъ много чести, — говоритъ Тэнъ, — приписывать такимъ людямъ убѣжденіе или принципы — у нихъ можно найти только личную злобу и любостяжаніе (des appétits), и они пользуются своими должностями, чтобы дать имъ удовлетвореніе. Обычнымъ мѣстомъ собранія для заправилъ муниципалитета или клуба во многихъ мѣстахъ служили харчевни или кабаки; пьянство играло видную роль въ проведеніи террора. «Кто хочетъ быть людскимъ живодеромъ (un bon égorgeur), долженъ предварительно напиться», — такъ говорили въ Парижѣ сентябрьскіе убійцы; а такъ какъ «революціонное правленіе» было ничѣмъ инымъ, какъ организованною, продолжительною и непрерывною рѣзней (Septembrisade), то большинство его агентовъ принуждены много пить.
* * *
Но если бы еще эта новая бюрократія «революціонныхъ комитетовъ» и клубовъ ограничилась порокомъ нетрезвости! Болѣе крупнымъ недостаткомъ новыхъ правителей было хищеніе. Въ самомъ Конвентѣ было заявлено, что «революціонные комитеты» самовольно оплачивали себя за свои труды; а когда послѣдовалъ декретъ, назначавшій ихъ членамъ по 3 и по 5 фр. въ день, они продолжали наживаться помимо этого жалованья. И какъ было устоять противъ искушенія, когда такая масса богатства проходила безконтрольно черезъ руки подобныхъ людей. То, что не было сдѣлано въ свое время — приведеніе въ извѣстность якобинскихъ хищеній — отчасти восполнено теперь историкомъ. На четыре рубрики — по четыремъ источникамъ незаконныхъ присвоеній — распредѣлилъ Тэнъ свой громадный обвинительный матеріалъ: первый изъ нихъ составляло взиманіе революціоннаго налога съ богатыхъ, принудительные займы и такъ называемыя добровольныя пожертвованія. На основаніи приведенныхъ въ своей книгѣ данныхъ, Тэнъ утверждаетъ, что до трехъ или до четырехъ сотъ милліоновъ золотомъ и серебромъ, вымученныхъ до конца 1793 года, а послѣ того сотни милліоновъ въ ассигнаціяхъ, — однимъ словомъ, почти весь результатъ чрезвычайныхъ революціонныхъ поборовъ — были присвоены и расхищены мѣстными санкюлотами. Другимъ выгоднымъ источникомъ наживы была жизнь и свобода управляемыхъ; въ теченіе двухъ лѣтъ безнаказанно производилась во всѣхъ концахъ Франціи самая оживленная торговля этими «драгоцѣнными предметами»; какъ платившіе, такъ и получавшіе плату были одинаково заинтересованы въ томъ, чтобы ихъ торговыя сдѣлки производились въ тайнѣ, не оставляя слѣдовъ, и тѣмъ не менѣе въ книгѣ Тэна можно найти поразительныя доказательства тому, какъ нахально и на какую широкую ногу производилась эта торговля.
Далеко не всѣмъ несчастнымъ однако удавалось откупиться тяжкими денежными жертвами отъ заключенія, и вотъ эти-то несчастные, наполнявшіе тюрьмы, представляли собою третій источникъ наживы, не менѣе обильный, но болѣе открытый и еще болѣе заманчивый. Какъ скоро «заподозрѣнное» лицо попадало въ заключеніе, все, что оно приносило съ собой, и все, что оно оставляло дома, становилось добычей комиссаровъ и администраторовъ. Даже жены обвинителя и судей являлись въ канцелярію и отбирали себѣ изъ вещей, принадлежащихъ обвиненнымъ, все, что имъ было по вкусу — серебряныя пряжки, тонкое бѣлье и кружева. Все это однако бездѣлица въ сравненіи съ тѣмъ имуществомъ арестованныхъ, которое попадало подъ секвестръ. Всѣ дома, принадлежавшіе духовнымъ лицамъ и дворянамъ, замки и дворцы по всей Франціи съ находившеюся въ нихъ движимою собственностью, а также и большинство лучшихъ домовъ буржуазіи съ богатымъ, хорошо устроеннымъ хозяйствомъ, и сверхъ того почти всѣ склады и магазины крупныхъ промышленниковъ и торговцевъ подлежали секвестру и представляли колоссальную цѣнность, порученную охраненію санкюлотовъ, которые все эта «завоевывали для націи», а сами были бѣдны, и при ближайшемъ осмотрѣ всѣхъ этихъ полезныхъ и прекрасныхъ вещей «еще болѣе чувствовали свою нужду». Все это принадлежало націи, т. е. собственно не имѣло господина и охранялось узкимъ лоскуткомъ бумаги съ двумя печатями. Чего же удивляться, — спрашиваетъ Тэнъ, — если этотъ слабый лоскутокъ, наложенный на конфискованныя имущества или секвестрованные товары, такъ часто рвется въ грубыхъ и хищныхъ рукахъ?
Однако, четвертый источникъ добычи былъ самымъ обильнымъ изъ всѣхъ. Несмотря на всевозможныя лихоимства и на всѣ хищенія агентовъ, у республики, грабившей въ громадныхъ размѣрахъ, многое оставалось на рукахъ: крупные предметы движимой собственности, неудобные для расхищенія, значительныя массы разнаго товара и главнымъ образомъ недвижимая собственность. Все это республика распродавала, и можно было за дешевую цѣну сдѣлаться законнымъ владѣльцемъ самыхъ цѣнныхъ предметовъ. Этимъ путемъ пріобрѣтались почти даромъ самые рѣдкіе предметы роскоши и искусства. Республиканскіе комиссары спѣшили спускать съ торговъ все, что было возможно, чтобы поскорѣе получить свои проценты; а часто они же сами занимались покупкой и перепродажей, прибѣгая къ плутовству, чтобы дешевле пріобрѣсти подлежащее продажѣ: разрознивали тома большихъ сочиненій при продажѣ библіотекъ, продавали объективы телескопа отдѣльно отъ трубы, замѣняли драгоцѣнные каменья фальшивыми. Но все это ничто сравнительно съ выгодой, которую доставляла покупка недвижимыхъ имуществъ: нерѣдко барышомъ отъ порубки одного участка покрывалась цѣна, заплаченная за весь лѣсъ, или продажей желѣзной рѣшетки парка или же свинцовой крыши замка оплачивалась стоимость цѣлаго имѣнія.
Посредствомъ этой-то торговли, — говоритъ Тэнъ, — созидались тѣ громадныя состоянія, которыя успѣвали составить себѣ наиболѣе ловкіе террористы. Такъ объясняются «колоссальныя богатства», которыми «мирно наслаждались», по отзывамъ современниковъ, послѣ паденія Робеспьера, тѣ хитрые мошенники, которые до 10 термидора были каждый въ своемъ околоткѣ «маленькими Робеспьерами». Но развѣ, — спрашиваетъ Тэнъ, — имущества контръ-революціонеровъ могли попасть въ лучшія руки? Вѣдь, по ученію Марата, апостола и канонизованнаго мученика революціи, цѣль ея только и заключалась въ отнятіи богатства у великихъ міра сего и въ передачѣ его малымъ! Правительствующій классъ въ революціи — якобинцы — и придерживался этой аргументаціи вездѣ и во всемъ: и при продажѣ національныхъ имуществъ, и при охраненіи секвестровъ, и при освобожденіи отъ ареста, и при взиманіи революціонныхъ налоговъ и займовъ. «Нигдѣ, — таковъ выводъ Тэна изъ его тщательнаго и обширнаго разслѣдованія о дѣятельности якобинской администраціи, — нигдѣ ни въ печатныхъ, ни въ рукописныхъ документахъ я не встрѣтилъ революціоннаго комитета, соединявшаго терроризмъ съ честностью» (III, 363).