Тут он оказался менее уверен в своих высказываниях, но предположил, что примерно в четверть двенадцатого столкнулся с Эйнаром внизу у озера. Затем они вместе прослушали лекцию Аларика об алкоголизме. В половине двенадцатого, а может быть, немного раньше или немного позже, Йерк побывал в туалете в холле нижнего этажа, а остальное время до рокового часа — одиннадцать сорок пять — провел на кухне с Хедвиг.
Я снова вернулась к нашему разговору, когда поздно вечером мы пили кофе перед камином в общей комнате тети Отти.
— Что нам известно? Да нам известно лишь, что Адель Рен-ман оставила свой коктейль на террасе в четверть двенадцатого и что он стоял там без всякого надзора до тех пор, пока Мета не расположилась на диване в большой комнате пятнадцать минут спустя. Но что нам это дает? Ничегошеньки, поскольку каждый из гостей именно эти четверть часа находился в брусничнике, где, разинув рот, слушал Аларика. Йерк и Эйнар, разумеется, с самого начала отсутствовали, но ведь они были вместе, а Виви Анн, вероятно, ушла немного раньше остальных; запомнить все это невозможно, поскольку все постоянно суетились, да и Осборн уходил — однако, все мы там присутствовали.
— Ты в самом деле уверена, что видела это? Ведь было совсем темно.
— Да-а. Я думаю, я ни в чем не могу быть уверена.
Кристер вздохнул.
— Нуда, полностью, пожалуй, не исключено, что покушение могло быть совершено после того, как Мета прикорнула на диване. На террасу можно выйти, минуя большую комнату, а ковры на обеих лестницах в холлах и гостиных, как ты, вероятно, наблюдала, очень толстые и поглощают звуки шагов.
— Да. И почти все побывали в одиночестве в эти пресловутые полчаса. Хедвиг и Виви Анн признались, что так было с ними, да и Йерк — тоже. Турвальд утверждает, будто он составляет исключение, но проверить это — дело безнадежное. А Йерда говорит, что топталась перед туалетом, когда там был Аларик, но откуда нам знать, что это правда?
— А откуда нам знать, был ли Аларик в самом деле в туалете?
— Йерда вряд ли станет лгать даже ради того, чтобы защитить его?
— Да, тех, кто имел возможность приблизиться к коктейлю Адели, слишком много, — сказала я. — И слишком много тех, у кого были веские причины желать избавиться от нее. Аларик — номер один. И Йерда…
— Номер один — Виви Анн, — возразил Кристер. — Ведь это она получит деньги. А кроме того, сможет выйти замуж за того, кого любит.
— Косвенно это касается и Турвальда.
— Хедвиг становится вольна делать то, что захочет, и наследует весьма значительное состояние.
— Ну, а Йерк Лассас?
— У него самые слабые мотивы. Но мы еще в самой начальной стадии расследования. Еще может обнаружиться многое, что в настоящий момент скрыто от нас.
Словно в подтверждение этих мудрых слов вскоре зазвонил телефон. Это был один из криминалистов Кристера, который, прежде чем отправиться домой спать, хотел доложить ему о результатах этого дня.
Кристер медленно положил трубку.
— Вечерняя новость состоит в том, что у нашего добрейшего зубного врача, несмотря на его баснословные прибыли, нет денег, чтобы заплатить налоги. Хотя и говорят, что он живет на широкую ногу, в последнее время он потерял крупные суммы в Сульвалле. Так что его материальное положение все-таки не столь блестяще. Однако о Йерке Лассасе никаких других сведений, кроме тех, что мы уже получили, нет. А о тете Отти ни в одном туристическом бюро ничего не знают.
Он поднялся и стал шагать взад-вперед по комнате.
— Я надеялся… — пробормотал он, но тут же остановился и молча продолжил свое нервозное хождение по комнате.
— Кристер, дорогой, — наконец взмолилась я. — Успокойся наконец и сядь. Адель Ренман не стоит стольких волнений.
Его голубые глаза потемнели и стали озабоченными.
— А тебе никогда не приходило в голову?.. — внезапно выпалил он, но снова прервал самого себя и устало провел рукой по блестящим волосам. — Завтра, — добавил он, — я дам делу официальный ход. То, что во флакончике Аларика обнаружен грибной яд, может прозвучать столь же громко, как результат судебной экспертизы, и я, черт меня побери, не смею больше ждать. А теперь, малышка, я испытываю колоссальную потребность глотнуть воздуха перед тем, как лечь спать. Не совершить ли нам небольшую вечернюю прогулку?
Было половина одиннадцатого. Мета, как всегда, где-то гуляла, а Малявка спала спокойным и глубоким сном. Я открыла дверь на террасу и мы вышли в темноту. Сначала я вообще ничего не видела, но глаза быстро привыкли, и я охотно последовала вниз к берегу за Кристером. Небо было таким же звездным, как в субботнюю ночь, а Млечный Путь отчетливо виден, но он казался бесконечно далеким. Стояло полное безветрие, и было гораздо теплее, чем днем.
— Люблю август, — сказал Кристер. — Запах ранней осени, свежие и прохладные вечера, яблоки, которые вот-вот созреют.
Подумай о дереве, ветви которого клонятся под тяжестью прозрачных плодов! Слюнки у тебя не текут?
— Обжора! А я-то думала, что у тебя назревает лирическое настроение и ты собираешься цитировать Карлфельдта.
— Да, конечно, так и полагается. А почему бы и нет?
Мы уже спустились к берегу. Разбойничье озеро было черным и неподвижным, словно затянутое льдом; я позволила Кристеру поднести зажигалку к моей сигарете и изумленно отметила и то, что я впервые слышу и как он читает стихи, и то, что мне нравится слушать, как он их читает:
Ночная корона над лугом
зажглась и льет свет, что есть сил,
И лось призывает подругу,
Которую в схватке отбил.
Спешу я любимой навстречу,
мелькнул огонек впереди.
Мне шепчет ромашковый вечер:
«Прижми ее крепче к груди».
Соломою девы Марии
я ложе твое устелю.
Душистые травы сухие…
О, как я их запах люблю!
И снова я счастлив, спокоен,
сомненья сумел превозмочь.
Любви твоей пылкой достоин,
Темноглазая августа ночь [13].
Приставив указательный палец к моему подбородку, он приподнял мое лицо так, что смог рассмотреть его, пока он снова бормотал последнюю строку:
Темноглазая августа ночь…
Внезапно я судорожно схватила его за руку.
— Тсс! Кто-то разговаривает… Там, в камышах, за купальней. А может, и внутри, в самой купальне?
Несмотря на свой рост, из нас двоих наиболее бесшумно двигался Кристер. Мы крались вдоль берега, балансировали на узких, шатких мостках, которые вывели нас к маленькому прогнившему деревянному домику среди метелок высокого тростника. Кристер пролез в дверь первым, и свет его карманного фонарика быстро убедил нас в том, что четырехугольная комнатка — пуста. Между тем для нас не составило никакого труда различить негромкие голоса по другую сторону дощатой стены, словно что находимся в той же самой гребной лодке, что и говорившие.
— Не смею поверить, — произнес мягкий голос Хедвиг, — что все обошлось. Что я могу свободно быть с тобой. И что нас все-таки не вынудят уступить эти деньги, которые так много значат для нас. Когда в субботу она бесновалась и кричала, что обе мы — Виви Анн и я сошли с ума, и что она и вправду вычеркнет нас из своего завещания, я готова была сдаться. Я рада, слышишь, рада, что все случилось именно так.
— Любимая! — голос Йерка Лассаса звучал молодо, пылко и счастливо. — Не думай сегодня вечером об этих деньгах! Двести тысяч — чертовски много металла и мы превратим большую его часть в морковку, в цветную капусту и в помидоры, но сейчас я горю желанием поговорить с тобой о другом. Видишь ли, я люблю тебя. С деньгами или без денег, ты — та женщина, которая мне нужна, с которой я хочу вместе стариться, с которой хочу иметь сыновей…