Виви Анн скорбно улыбнулась.
— Да, она, казалось, только и делала, что беспокоилась о Йерке, а тетя Йерда боялась, что виновным мог быть дядя Аларик. Единственной — ослепленной и преисполненной доверия — была я.
Чтобы перевести ее мысли на более приятные темы, я спросила, как они все поживают.
— О, все хорошо. Хедвиг и Йерк поженились, ты, вероятно, знаешь об этом? Они по-прежнему живут на нашей вилле в Ронсте и хозяйничают вместе с дядей Алариком в обеих усадьбах. Йерк носится с бредовой идеей о превращении всего нашего участка в коммерческий сад с луком-пореем и огурцами. Тетя лежала в больнице и как следует подлечилась, а теперь она дома и бьет, по ее словам, баклуши, пока другие работают. Они все жутко добры ко мне и, оказалось, что не так уж тяжело вернуться обратно в Ронсту и праздновать Рождество, как я боялась…
Прежде чем мы расстались, она протянула мне руку и откровенно сказала:
— Я рада, что мы немного поболтали… Дома, как ты понимаешь, мы избегаем обсуждать Турвальда и все, что связано с ним. Но прекрасно сознавать, что наконец-то удалось поговорить об этом. Как бы там ни было, замечаешь, что это уже не причиняет такой боли. Когда-нибудь через много лет я, возможно, совершенно освобожусь от нее…
В тот же день, когда Малявка поднялась на шатких ножках в саду и залилась смехом так, что мы смогли восхищенно наблюдать ее два одиноких зубика во рту, я от всей глубины сердца заявила:
— Не-ет… Пусть теперь Кристер сам, без моего участия, занимается своими убийствами. Не хочу больше, чтобы меня впутывали в подобного рода трагедии.
Подняв голову от письменного стола, Эйнар молча улыбнулся:
— Тебе не кажется, любимая, что ты немного несправедлива к Кристеру? Если я правильно помню, это не он потащил тебя в Ронсту, скорее — наоборот. Но это не мешает тому, что такое решение — весьма многообещающее.
Наш разговор прервала Мета, которая в землянично-красном плаще и с почти такими же красными щеками вошла в комнату.
— Я встретила Осборна. Он завязал со своей работой у крестьянина в Ронсте. И отгадайте, что он собирается делать теперь?
Никто из нас отгадать не мог.
— Он собирается плюнуть на школу земледелия и изменить все свои планы на будущее.
Взглянув на нас сверкающим взглядом, она восторженно сказала:
— Он хочет приняться за охоту на воров и других негодяев и убийц, и беседовать с ними, и перевоспитывать их, и сажать их в тюрягу, как бы они не хитрили и не изворачивались. Понимаете, он решил, что станет ПОЛИЦЕЙСКИМ.
Выйдя в тамбур, она начала снимать верхнюю одежду. Затем, сунув белокурую голову в комнату между портьерами, добавила:
— Таким, как Кристер Вийк!
Перевели с шведского Н. Белякова и Л. Брауде
Ник ПЕРУМОВ
РУССКИЙ МЕЧ
Николай Даниилович Перумов родился в 1963 году. По образованию инженер-физик, около десяти лет после окончания института занимался молекулярной иммунологией.
Первые рассказы начал писать в конце 70-х гг., однако дебютную книгу, «Нисхождение тьмы, или Средиземье 300 лет спустя», издал только в 1993-м. Известность получил после изданного в 1994 году двухтомного романа «Кольцо Тьмы», «вольного продолжения» знаменитой трилогии Толкина.
С тех пор выпустил более десятка романов, объединенных в серии «Летописи Хьерварда», «ТехноМагия», «Похитители душ». В соавторстве со Святославом Логиновым написал роман «Черная Кровь», в соавторстве с Сергеем Лукьяненко — роман «Не время для драконов». Роман «Алмазный Меч, Деревянный Меч» начал новый цикл «Летописи Разлома».
Рассказ «Русский Меч» задуман и написан как часть «романа в рассказах» «Я, Всеслав».
Я заметил их издали. Парень и девушка, молодые, она — лет двадцати, он. чуть постарше. Красивые, сильные. Рюкзаки вздымаются над плечами чудовищными горбами, а им — хоть бы что. Идут легко, упруго, словно и не месили непролазную — после выпавших неделю назад дождей — грязь все пятнадцать верст от станции до Орташева…
Они вынырнули из-за зеленых кулис разросшегося ивняка. Там, на краю старого поля, журчал ручей. Беззаботный, он проложил себе путь прямо поперек заброшенной дороги, не желая знать ни о людях, ни об их заботах… И верно — всем не угодишь.
Я откинул крышку и полез в подпол. Замотанные марлей, там стояли ряды глиняных корчаг с молоком. Наверняка захотят гости дорогие…
Пока вылезал, собирал на стол нехитрое лесное угощение — грибы, соленья, варенья, маринады, мед опять же — те двое подошли к самой избе. Постучались — в дверь, что открывается на улицу, хотя и видели, что не заперто. Городские. Деревенские стучать станут только в сенях, перед тем, как в горницу войти.
Я вышел навстречу — а то ведь иначе так и не зайдут. Был у меня как-то такой случай…
Встретились в полутемных сенях. Летка, остроухая, черная с белой грудью восточноевропейская лайка, за немалые деньги купленная у знакомого охотника из Будогощи, даже головы не повернула к явившимся — мол, не мое это охотничье дело. Полкана прикормил — вот он и пусть тебе сторожит. Я в лесу работаю. Ну и лежи себе, никто тебя голос подавать не заставляет.
Куртки-штормовки на моих гостях самопальные, удобные, потертые — сразу видно, в лесах эта пара не новички, хотя кто их знает, конечно…
— Здравствуйте! — девушка начала. Худенькая, волосы русые кругом сострижены — модная какая-то стрижка, Арафраэль говорил — «градуированное каре» называется. Глаза большие, светло-серые, блеклые. Не встретишь больше на земле Русской синеглазых красавиц. Перевелись. То ли за океан все подались, то ли линзы контактные понадевали.
— И вам здравствовать, — ответил я, стараясь, чтобы мой бас не перешел бы в совсем уж неразборчивое рычание. — Входите, гости дорогие, откушайте, что послано…
— А… спросить можно? — Казалось, девчонка вот-вот поднимет руку, точь-в-точь как первоклашка-отличница. — Кем послано?
Признаюсь, я опешил. Вот это прыть!
— Откушайте, чем Бог послал! — вот как правильно! — Она укоризненно уставились на меня. — Потому как всякое яство — от Него, и радость вся, и жизнь сама…
— Ты из обители будешь, что ли? — спросил я, стараясь, чтобы голос не дрожал. Выследили-таки, черноризцы. Выследили — не зря по окрестным болотам осенью лазали туристы какие-то странные, что под гитару не Высоцкого с Визбором, а «духовное» поют… Думали, я не услышу… Хоронились за тремя болотами, за семь верст почти…
— Из обители, — кивнула. Странно — на монашку совершенно не похожа. Да и парень… Бицепсы Ван Дамму впору.
— Ну, и ладно, — я сворачивал опасный разговор. — Входите! А зовут-то вас как, гости дорогие?
— А… Я — Лика, а он, — девчонка мотнула головой, — он у нас Ярослав. Правильно?
— Умгу, — выдавил из себя парень. Разговаривать он явно не желал. И еще — он меня очень боялся. По хорошему боялся, как боится настоящий солдат сильного врага — что и помогает ему, солдату, не лезть на рожон, а драться с умом и толком.
Гостья моя слегка замешкалась, себя называя — то ли уже привыкла в обители к монашескому имени, называть которое не хотела, толи придумала вымышленное… Осторожничают, верят, видно, что если назвать свое подлинное имя, отдаешься во власть его услыхавшего… Ле Гуин, Урсула — или как там тебя?
Вошли в горницу. Лица гостей моих разом, как по команде, обернулись к красному углу — однако на треугольной полке для образов у меня был свален всякий нужный в хозяйстве мелкий инструмент, икон же не было в помине.
Ни он, ни она, похоже, ничуть этому не удивились. Даже не спросили — на что же им, православным, креститься, в дом входя? Парень быстро оглядел все вокруг — цепко, остро, умело; похоже, уже прикидывал, чем и как здесь можно драться, если до этого дело дойдет.