Только сейчас я осознал, что здесь прошла война. Постоянно отодвигаемая на задний план мысль о реальности происходящего накрыла меня. Я сел прямо в сугроб. Внезапно стало очень душно. Сорвав противогаз, я захрипел горлом. Воздух не шёл в лёгкие.
От свалившегося горя, от ужаса увиденного, моё сердце перестало биться. Из последних сил, задыхаясь, я несколько раз ударил себя в грудь, пытаясь протолкнуть ледяной воздух вовнутрь. С кашлем, с хрипом, с десятого раза это наконец получилось.
Я лежал под снежным небом Москвы и не находил сил пошевелиться. Лютый воздух зимы пробирался через одежду, ледяной ветер завывал по-волчьи, хозяйничал в развалинах моего мира. И только потёртый детектор продолжал скупо пощелкивать в моей руке, считая микрорентгены...
***
Я не помню, как оказался под крышей. Вроде бы, это была какая-то древняя, чудом уцелевшая остановка примерно в километре от НИИ. А может быть, это были останки какого-то древнего животного, выброшенные на поверхность земли чудовищной силой атома. Я не знаю. Не помню.
Я просто сидел, обхватив руками колени и пытался согреться. Растопить холод, закравшийся в сердце за те несколько минут, пока я учился заново дышать.
Мне никогда не было так страшно. Даже в мумба-юмбах, в которых каждый день можно было схватить пулю. Ни в первом прыжке с парашютом, когда после рывка крик застрял в лёгких и не хотел выходить. Ни тогда, когда старый дырявый Ан-24 потерял один из моторов после касания ВПП в далёком Мозамбике.
Там страх был мгновенный, мобилизирующий. Там я знал, что пусть сейчас сложно и тяжело, но скоро я снова увижу родное небо Москвы, пройдусь по её шумным, наполненным светом улицам, увижу смеющиеся и грустные лица своих.
Но теперь, сидя в промёрзшей остановке посреди развалин своего мира, я не понимал, куда мне возвращаться. Безумная мысль вернуться в бункер, собрать из нескольких комплектов один работающий дьюар и отправиться в сон на следующие десятилетия — эта мысль уже не казалась неосуществимой и безумной.
Я не знаю, чтобы со мной случилось, если бы не пачка старого «Космоса» в кармане. Я машинально вытащил сигарету, чиркнул колёсиком зажигалки и в надвигающихся сумерках вдруг увидел того самого мышонка, который встретился в подвале Института. Он внимательно и с укором смотрел на меня, сидя на пеньке в паре метров. Я протянул к нему руку и он, недоверчиво обнюхав пальцы, вдруг шустро забрался по ним под рукав костюма. Потом выглянул оттуда, словно спрашивая разрешения.
— Забирайся, забирайся. Живое существо... Единственный друг...
Мышонок повёл носом, умостился внутри рукава и, кажется, захрапел. Я аккуратно, чтобы не потревожить его сон, вместился в сугроб, немного нагреб снега вокруг для тепла и тоже заснул, забыв потушить так и не выкуренную сигарету...
Глава 2. Выжившие
Тотемы — система власти, религиозного поклонения и совместного проживания в послевоенных Княжествах. Фактически, это вертикальная структура племенного сообщества, внизу которого находятся рабы, вверху — княжеские рода. Благодаря неуклонной заботе руководства СПД, в последние годы высшие жрецы Тотемов проходят обязательное обучение в Семинарии Святоча. Благодаря повышению уровня образования жрецов, ушли в прошлое культы человеческих жертвоприношений своему Тотему, заменённые на символическое сжигание святых даров. (Энциклопедия Ядерной Эры. Издание 3-е, дополненное. Святоч, 38-й год Я.Э., типография Патриархии СПД).
Наутро ветер стих.
Небо было по-прежнему серым, но однородно-зимним, без вчерашних грозовых туч. Я выбрался из своего гостеприимного сугроба, отряхнулся. Достал детектор. Он ушёл в режим сна, но после включения ничего страшного не показал. Да, уровень радиации был повышенным. В несколько раз более высоким, чем обычный. Но зато не было тех страшных десятков рентген, о которых рассказал Григорьев.
Спохватившись, я раскрыл рукав. Мышонка не было. Нечёткая, мелкая цепочка следов обнаружилась в нескольких метрах от сугроба; мышонок явно ушёл по-английски, не прощаясь. А может быть, не смог меня добудиться. Следы вели к огромному сильно разрушенному зданию примерно в сотне метрах от меня. Но я не стал туда идти. В конце-концов, встретились дважды — авось и в третий раз встретимся. Жаль, не познакомились, не знаю имени. Прости, мышонок.
— Так, лейтенант Панфилов. Смир-н-на! Похоже, у тебя конкретно придавило крышу. А между тем, уже утро, а мы со вчера не жрамши.
Тут же вспомнился Григорьев с его заданием. Может быть, заодно и покушать удастся? Мда… Что говорить, а отсутствием оптимизма я никогда не страдал.