— Берите коней и уезжайте. Здесь — главная реликвия нашего Тотема, “Крылья Феникса”. Скачите в столицу! Отдашь наследнику в руки. Лично! Головой отвечаешь!
Малер опустился на колено, с поклоном принял свёрток, развернул его. Поднёс к губам вышитого золотом Орла в центре артефакта, поцеловал его:
— Клянусь исполнить свой долг до конца!
— Иди, десятник. Сделаешь всё, как надо — быть тебе названным боярином…
***
Княжич Мирон допил медовуху из серебряного кубка, швырнул его слуге и, не оборачиваясь, сказал:
— Время вышло. Клыкастый, начинай атаку.
— Слушаюсь, Ваше Сиятельство!
Воевода стеганул коня и поскакал к выстроившимся колоннам пехоты. Княжич же криво усмехнулся и крикнул слугам:
— Приведите Марину!
Через несколько минут откуда-то сзади, из обоза, шестеро рабов принесли полностью закрытый паланкин, споро воткнули опоры в землю и надёжно закрепили его. Княжич подъехал вплотную и отдёрнул занавеску:
— Доброго дня, милая! Не желаешь ли посмотреть на битву?
Юная белокурая красавица, возлежавшая на подушках и курившая кальян, только фыркнула:
— Ваше Сиятельство, ваши увлечения слишком утомительны для такого хрупкого создания, как я. Уже неделя прошла, как Вы зачем-то вытащили меня из моего уютного гнёздышка в Большой Берлоге… Ради чего? Опять кровь, опять грязь вокруг…
— Ну ты же знаешь, душа моя, как мне нравится воевать, — Мирон, изображая раскаяние, развёл руками, — А тут такая прекрасная возможность соединить приятное с полезным…
— Ну, для кого полезное, а кому и приятное, — облизнула свои пухлые губки красавица, — Иди ко мне, мой повелитель…
Княжич не заставил себя просить дважды. Он запрыгнул в паланкин, отчего прочные столбики протестующе затрещали.
— Только учти, я хочу видеть битву…, — Юноша живо расшнуровал платье своей любовницы, развернул её на живот и, полностью отдёрнув занавески, навалился на Марину.
— Куда вы так спешите, Ваше Сиятельство, — простонала та из подушек, но Мирон уже нетерпеливо расстегивал штаны:
— Вот, сейчас, сейчас начнётся…
— Ах, милый, ты такой большой…
Шеренги пехоты, ударяя копьями о щиты, двинулись на приступ…
***
Чем больше птица, тем сложнее ей прокормиться. Вот и орёл, что летал сейчас в безмолвной синеве московского неба, был велик и очень голоден. Последний раз он смог поймать добычу ещё до Гримуара. Пусть его гнездо осталось целым, но живность попряталась. И теперь он, внимательно осматривая лес и поле под собой, нетерпеливо сжимал и разжимал когти. В предвкушении свежей добычи.
Но, что это? Зоркий глаз птицы увидел сотни странных созданий, что лишали друг друга жизни на большой поляне вокруг дымящегося здания. Глупые люди опять делят презренный металл, решил он и уже было собрался ретироваться, как вдруг услышал зов. Внизу в сотню глоток крикнули: “Эррау!”
Птица камнем рухнула вниз. Это не просто какие-то люди — это её дети! Это люди её Тотема, и, как бы там ни было, орёл просто обязан помочь им, должен защитить своих потомков!
Он увидел статного седого воина в красном сюрко, который дрался один против троих врагов в ненавистных медвежьих шкурах. Орёл выпустил когти и на лету прорвал лицо одного из нападавших, вырвав глаз!
— Эррау! Дух Тотема с нами!, — услышал он со всех сторон и, яростно заклекотав, зашёл на новую атаку.
Десятки тел на мокрой земле, мертвых и ещё шевелящихся, в черном, зеленом и коричневых цветах… А над ними — яростно, с упоением, дерутся на мечах, копьях и алебардах всё ещё живые воины. Звон стали, глухие удары в деревянные щиты, вопли ярости и вой предсмертного ужаса наполняли воздух плотной пеленой. Статный воин в красном сюрко расправился с оставшимися двумя противниками и воздел свой окровавленный по гарду меч к небу, крича:
— Дети Орла! Дух с нами! Мы победим! Вперёд!
— Эррау! Эррау!
Тонкие линии воинов в черном и зелёном сделали шаг вперёд, затем ещё один. И — куда более многочисленные коричневые враги попятились, начали отступать!
И в этот миг в орла, который заходил на новую атаку, попала стрела. Вспыхнула тёмным огнём, пробила грудь и зашипела, черня орлиную кровь. Орёл забился в ужасе, закричал страшно и рухнул к копытам невысокого коня, на котором восседал воин в цветастом кафтане. Стрелок опустил лук к седлу и засмеялся, показав гнилые зубы.
— Хороший выстрел, Щирый!, — крикнул ему княжич Мирон из паланкина. Наёмник театрально поклонился, свольтажировал и схватил бьющуюся в агонии птицу за лапы.
— Неси эту падаль сюда!
Атаман наёмников, переваливаясь на коротких кривых ногах, протопал к княжичу. Тот с упоением смотрел на битву, продолжая почти что насиловать свою любовницу. Щирый усмехнулся, глядя на совокупляющуюся пару: