Тогда приказали еще раз прикрутить верёвку, и сказали ему, чтобы сказал правду. Он ничего не сказал.
Еще раз прикрутили веревку, и он только простонал.
Ему еще раз прикрутили веревку, и он только простонал: "Ох, ох!"
Ему еще раз приказали прикрутить верёвку, и прикрутили, и он ничего не сказал.
Приказали еще раз прикрутить и прикрутили.
Он сказал: "Сеньор инквизитор! Да, я обвиняю одного фламандца, работавшего там, где я".
Его спросили, в чем он обвиняет сего фламандца. Он ответил, что не знает этого.
Приказали привязать к станку верёвку, стягивающую его руки.
Тогда его привязали к станку и сказали ему, чтобы, из любви к Богу, сказал правду прежде, чем приступят к пытке.
Он ответил, что отец и мать научили его тому, что говорят их милости.
Ему сказали, чтобы сказал, чему его научили, и что он верит в это. Он ответил, что Малтос, заключенный в этой тюрьме, говорит много дурного про испанцев, утверждая, что они иудеи и негодяи, и много добра про фламандцев. Затем сказал, что не знает, что говорить.
Затем приказали привязать его к станку за каждую руку одною верёвкою и за каждое бедро одною верёвкою, по верёвке сверху и над коленями, и еще на ступни, по верёвке на каждой.
Затем в каждую верёвку вставили палку, к рукам и бедрам и ступням, и привязали ему голову, и тогда сказали ему, что его просят, из уважения к Богу, сказать правду до начала пытки.
Он ответил: "Я готов служить Богу" и заплакал. И за нежелание сказать правду приказали прикрутить верёвку у правой руки, и прикрутили. Он плакал, молчал.
Тогда ему прикрутили палку у левой руки и сказали, чтобы он сказал правду. Он закричал, плача: "Прощай, пресвятая Мария!"
Тогда приказали прикрутить палку от левой ноги и попросили сказать правду. Он закричал, затем сказал, что работал во Франции с одним.
Ему сказали, чтобы сказал про этого маэстро публико, что тот заставлял его делать и говорить. Он ответил, что ничего.
Тогда приказали прикрутить палку от правой ноги и сказали, чтобы рассказал правду. Он крикнул несколько раз: "Иисус, Мария!".
Тогда было приказано прикрутить палку с правого бедра. Он крикнул много раз: "Иисус! Мария!".
Тогда его попросили сказать правду из любви к Богу. Он сказал: "О, Господи и пресвятая Дева! О, Господь и пресвятая Дева!" И больше ничего не смогли вытянуть из него.
Тогда приказали прикрутить палку с правого бедра. Он застонал и закричал.
Тогда было приказано прикрутить палку от нижней части ноги. Он ничего не сказал.
Тогда было приказано прикрутить палку от правой ноги. Он ничего не сказал. Тогда приказали поднести к его лицу чашу и сказали ему, чтобы сказал правду, пока не: начнется пытка. Он ничего не сказал.
Тогда приказали облить его кувшином воды и облили, и он сказал: "О, Господи, чего же от меня хотят!"
Тогда облили его из второго кувшина воды и сказали, чтобы лучше сказал правду прежде, чем его будут пытать еще. Он сказал: "Что же хотят Ваши милости, чтобы я сказал?"
Ему ответили, что хотят, чтобы он сказал правду.
Он сказал, что отрекается от отца и матери.
Когда его спросили, почему он отрекается от отца и матери, он прочитал "Отче наш" и сказал, что больше ничего не знает.
Тогда приказали облить его еще из одного кувшина, и облили, и сказали, чтобы сказал правду. Он сказал: "Отпустите меня. Я уйду в монастырь, молиться Богу за вашу милость".
Потом он сказал, что бросится в колодец в Мадриде с горя, что ему нечего есть.
Тогда сеньоры инквизиторы сказали, что его довольно пытали, и пытку прекратили, и ушли из комнаты, и сего Франциска Роберта отвязали.
В присутствии меня, Андриано Нунеса, за секретаря Хуана де Вергаро".
"Сегодня лучше, —сказал инквизитор, —теперь ты увидел, как горек наш хлеб. Но еще горше оттого, что мало нам истинной поддержки. Доносят по пустякам друг на друга, алчны, один глупее другого, людей преданных нет, а делается всё это для Бога. Вот ты? Способный, сильный, молодой, мог бы помочь делу общему, человеческому. И неплохим родственником мог бы стать, всеобъёмно служить Богу, если бы не твоё упрямство".
"Но, сеньор инквизитор, я всемилостивейше..."
"Да, да, разберёмся. Подумай, у тебя еще есть время, чтобы определиться с этим еретиком".
ОТРЕЧЕНИЕ
"Ну вот и всё, — сказал инквизитор, — я буду помнить о тебе, где бы ты не находился. Я позову тебя, когда захочу. На всё воля Господа, и потому я, быть может, не позову тебя никогда. Ты впадал в ересь дважды, и дважды я миловал тебя. Так будь же неимущим, живи среди людей и думай, от чего ты отказался. Быть может, из тебя еще действительно получится настоящий стойкий христианин... Всегда думай, почему я отверг тебя от себя. И знай, мое теперешнее высокое положение не означает, что я забуду о тебе. Я тебя отпускаю в мир, но со мною остаётся эта бумага, которую ты зачитал и подписал. Она сильнее тебя и твоих мыслей. Бедность — вещь великая, но выше ее невинность, а выше всего — полное послушание. Помни это и иди!"