Ох, поймут ли? Должны. В конце концов не всё так одинаково, даже совсем не одинаково, параллели проводить рано. У нас Выход, а это — достижение, вершина, демократия. Ещё нам здешнего не хватало! Типичный оппозиционер. Наснимался. Под завязку. Лучше бы проба "П", чем "Ф". Или вот попрошусь в другой сектор".
От такой мысли ему похорошело. А что — это нормальный социальный вариант. В "П'-э совсем другой контингент. Там состоявшихся раскладывают.
"Приду, обязательно прочищу все органы. Этот алкоголь замучил. Как можно пить такую гадость, до сих пор не привыкну. Химическая болванка... Что-то холод совсем не чувствуется. Посмотришь, как они мёрзнут, и думаешь: не дай Бог нам такого! А ведь может быть. Если так дальше, то всё к этому приведёт. Тупиковый вариант и ликвидация исчерпавших себя, взбалтывание оставшихся, чтобы процесс был... Идёт к этому".
Он не мог точно выразить, почему всё идёт к этому, но высказав про себя это грустное признание, обрадовался было, что понял, что же так мучило все эти последние безумные недели. И тотчас поймал себя — самообман, нежелание другого, уход от того, о чём не говорить, не думать нельзя. Социальный страх. И Нихилов встал перед глазами. Жутко сделалось. Зараза мышления. Наобщался! Расхотелось двигаться.
И он остановился, посмотрел вокруг.
Валуны остались позади.
В метрах шестистах справа сливался с потемневшим, каким-то сизым небом искореженный бок Ледника. А слева, далеко-далеко, убегала бесснежная плоскость льда.
"Ещё один Ледник, - подумал человек про океан, - встретились, потому и темп поубавился. Лёд на лёд — это спасение".
Нужно было поворачивать чуть вправо и идти под укрытие берегового леска, точнее, того, что раньше называлось лесом, а теперь являлось частоколом редких тонких стволов без единой ветви и иголочки.
Время шло. Но человек стоял и ждал. Издали казалось, что он топчется на месте.
- Чего это он? — спросил потный Втихаря.
- Запутывает, — пояснил тяжело дышащий Тушисвет.
- А-а-а... — закивал Втихаря.
А человек действительно топтался, стоял и переминался с ноги на ногу.
Его остановила и сбила столку странная мысль-озарение, что ему, в сущности, незачем идти туда, куда он был обязан прийти, говорить то, что он должен был говорить, ему, не хотелось появляться там, где он был рождён, воспитан... Но! но ему было тягостно оставаться здесь, он даже боялся задержаться здесь — вот в чём боль и необъяснимость. Вот она — точка повествования!
"Бессмысленно. Зря. Нелепо. Если будет Ледник, то кому захочется спасать Нихилова и тех, кем я занимался? Случай, один случай волен обессмертить бессмертное. Воля народов до поры до времени. Я то, конечно, схватил бы Нихилова и спасал бы. Но это я. От жалости к самому себе. А другим-то до него нет дела, у других и Нихиловых-то нет. Ничего, кроме клеток. Но клетки — это Ледник, слепота. Ничего своего! Одни шаблоны, матрицы. А что действительно ценное — миллионы ног, бегущие от Ледника, затопчут. Ледник будет бежать от Ледника. Был бы у меня Глеб, я бы бросил Нихиловых. Вне проб! Схватился бы за Глеба и спас бы его, нарушил бы запрет, вернул его хотя бы сюда, на свои звёзды. И их бы тогда...
Опять договорился! Совесть? Мораль? Нравственность? Долг, значит? Их пожалел? Жалело заболело? Ну, это уже ни в какие рамки! Это переохлаждение. Никого ты не переиначил. Чушь всё! Муравьи они! Любопытные..."
Он стоял так в бессильном оцепенении, пока где-то сзади не послышались шум и коротенький вскрик.
Это притомившийся Втихаря ненароком задел шаткий валун и теперь, под шипение Тушисвета, проклиная Ледник, выкарабкивался из грязной узкой трещины.
Человек чуть было не оглянулся, но вовремя вспомнил, что этого делать незачем.
Ещё он подумал, что какие бы мысли не врывались в сознание смертельным боем, всё равно нужно идти, куда-нибудь — вперёд или назад, ведь мысли, даже самые мудрые, все равно гипотетичны. А ложиться на этом самом месте как-то глупо и незаконченно. Да и вообще, неизвестно сколько ещё их, потрясающих мыслей, ошарашит завтра или через год, и интересно всё же было познакомиться с ними. В том-то и заманчивость, притягательность жизни. Как она прекрасна — свобода!
— Поползни! - сказал человек тем, кто был сзади, а себе чуть помягче: — Шествуй, Инкогнито вселенной!
Поправил на плече сумку и пошёл к берегу.