И две согнувшиеся фигурки поспешно двинулись за ним под громадной тенью притихшего Ледника.
Было совсем темно, когда человек вышел на каменистый берег, еще раз круто повернул и взял курс прямо на запад.
Морозная ночь, как всегда, дышала мрачным безветрием, густо усеяла небо яркими звездами. И чем дальше от города, тем легче дышалось.
Ледник, оставшийся далеко позади, не нарушал безмолвие.
Ни начала, ни конца.
И небо и земля слились воедино.
Вверху бездна, вечная и неизменная мгла.
Внизу, под ногами, ещё одна пронзительная пропасть, вечная и неизменная пустота; идущий оказался между, и там, и здесь, и уходил, как по гладкому зеркальному льду, в котором отражается свечение вечности...
Удивительный торжественный мир создала нынешняя ночь!
Человек двигался в застывшем пространстве, шёл привычно и прямо. Он приближался к неопределенности. И сегодня не принадлежал ни одному из известных ему миров.
Сегодня он держал путь в бесконечность.
Шагал и шагал по вселенной, вне дрязг и убожества, соединяя начала и концы, проходя сквозь миры и души...
Это необычное ощущение было столь новым и сильным, что он забыл о преследователях, о прошедшем, о потрясающих мыслях, о тех, которые (он это знал наверняка) не отпустят его уже никогда, о бедах и смертях, он был силён и здоров, бодро напевал какой-то славный доледниковский мотивчик, и шёл, шёл - всю ночь, положившись на чутьё ног и интуицию.
* * *
Они выбились из сил, ног под собой не чувствовали. На последних оборотах трудились.
Ещё бы. Уже светало, а он все идёт и идёт.
И всю ночь шёл, не останавливаясь, не спотыкаясь. Они же падали бессчётное количество раз, тела их разбухли от синяков, волосы пожелтели от пота, желудки изнывали от жажды. Их спасало, что он шёл прямо на запад и не сворачивал, иначе они бы давно потеряли его.
Втихаря постоянно отставал. Полушубок на нем превратился в клочья. Шапку он давно потерял, и теперь его мокрую голову украшали брезентовые остатки палатки, которую он на ходу разодрал и из лоскутьев соорудил нечто наподобие арабского тюрбана.
Давно они бросили всё, что могли: рюкзаки и плитки шоколада, сигареты и спички, расчёски и носовые платки. Оставили красные книжечки, и передатчик, и специальные металлические предметы.
Тушисвет серьезно поранил себе обе коленки, вывихнул руку, но вот уже как минут десять назад перестал чувствовать боль, мобилизовал остаток сил, открылось второе дыхание, и потому его злил, не то слово, выводил из себя опухший Втихаря, из-за которого приходилось постоянно останавливаться и воздействовать на отстающего морально, служебно и физически. И к тому же, холодеть от мысли, что преследуемый сгинет в ночи, и о мука! - будут брошены коту под хвост все эти бешеные часы невообразимого марафона.
Но Втихаря трудно было убедить. Он оставался равнодушен к любым внушениям и выговорам. Он даже стал на ходу засыпать и огрызаться спросонья. Тогда Тушисвет предпринял крайние экстренные меры.
Он остановился, подождал когда ничего не подозревающий Втихаря приблизился и хотел было безучастно пройти мимо, тогда вдруг, натренированно прыгнув, напал на него со спины, повалил наземь, сунул в рот рукавицу, зажал коленками руки и долго звучно шлёпал по обнаженной голове ладонями. Несчастный вначале этой процедуры лишь глухо мычал, а потом и вовсе смолк, но через минуту ожил, стал вертеть головой, изгибаться.
Тушисвет не сдавался, уж слишком он намучился со своим напарником. Оттого и бил всё яростнее по вёрткой голове, оттого и приговаривал:
- На чьё колесо воду льёшь, гад!
Втихаря исхитрился, вырвал кляп, издал странный крик и существенно лягнул Тушисвета. За что получил ответный удар по затылку.
Обидно сделалось Втихаря, напрягся он, приподнялся, слепую ярость излучая. Тушисвет отскочил.
- Полегчало?
- Скотина! - заорал Втихаря, - изверг! Ты что себе позволяешь! Да я тебя сейчас на мес!..
И он полез было в нагрудный карман.
- Для твоей же пользы, дурак! - забеспокоился Тушисвет, но заметив, что это объяснение не подействовало, принял стойку и крикнул:
- Равняйсь, смирно! за мной, бегом, марш!
Втихаря ловко исполнил все команды и затрусил следом, на ходу обматывая голову брезентовыми лоскутьями.
Бежали они долго. Надеялись и посылали мольбы.
Наконец, когда рассвело, увидели того, кто теперь был им нужен больше всех удовольствий на свете.
Человек сидел на голом безлесном пространстве у крошечного костра и ел из банки. Голову не поднимая. Смотрел в костёрчик, методично работая ложкой.