Снаряды летели так, будто никакой стены в помине не было, как сквозь воздух. Навесной артобстрел также не внёс ясности. Крупнокалиберные посланцы улетали и не возвращались. Точно удалось определить только площадь этого фантастического явления: почти три полных километра в длину и полтора в ширину.
Все остальные попытки осмыслить чудо продолжались ровно сутки. Безрезультатно.
Было, правда, высказано одно сомнительное мнение. Дело в том, что давным-давно ходили слухи, будто в местах этих есть некая Полоса, где порой бесследно исчезали люди и животные. Поставили раз геологи палатку, а на утро ни палатки, ни людей. Или же, бывало, находили людей мёртвыми. Приписывали эти странности какому-то ядовитому газу. И Полоса эта одно время, как говорили, была обнесена колышками, и туда никто не заходил. Но это было давно. И свидетелей или же тех, кто наверняка знал о Полосе и ее местонахождении, среди учёных и среди военных не оказалось.
Полоса — не Полоса, а гадать времени не оставалось. Ледник грохотал совсем близко. Нужно было предпринимать что-нибудь решительное, экстренное и умное. Начальство требовало ясности любой ценой. Всё-таки угроза человечеству, или же, что бы там ни было, что через день окажется во владениях Ледника. И тогда уж вряд ли поисследуешь, и тогда наверняка произойдет непоправимое. А факты-то остались, Глот наследил и уйдет от возмездия? От одной этой мысли Тушисвет беленел от злости.
Группа ученых занималась своими делами на единственном здесь маломальском бугорке; с утра снимались пробы, брались образцы, проводились замеры; и Оксана ходила праздно и отстраненно среди озабоченных людей от столика к столику, слушала разговоры, наблюдала.
Она знала, что всполошил всех Изыскатель. Вчера вечером о нём её долго расспрашивали Тушисвет и Втихаря.
А что она могла рассказать им? Она и не говорила с ним лично никогда, раза два видела мельком… и всё.
Ей не поверили, уличали во лжи, а в конце предупредили, что у неё есть время подумать. Но это их дело, их право.
А ей со вчерашнего дня есть о ком заботиться и ради которого терпеть любые обвинения, она теперь не одна и теперь ей ясен смысл последних слов Будораги.
Она совсем не удивилась случившемуся с ней и происшедшему здесь. Если был Глот, значит, всё может быть, значит впереди ещё целая жизнь, значит, ещё что-то будет такое!.. А потом явился новый Глеб, и будут радость, ощущение смысла и необходимости жить. А эта суета пройдёт, и скоро они, приказывающие и лишённые, улягутся в землю и наступит обновление, придёт свобода, и можно будет подолгу смотреть в чистые детские глаза...
А пока что доживается своё, учёные измеряют, вычисляют, анализируют.
Военные и люди в гражданском оцепили Полосу. Иначе и быль не может, иначе - это сказка.
Наконец прибыла директива. После прений и дискуссий где-то там на верхах сошлись на том, что единственно разумный выход в этой ситуации - попытаться выкурить нарушителя и всё, что там с ним есть, да побыстрее, пока Ледник не завладел опасной территорией. Раскалить стены, чтобы всё живое само повылазило, а тем временем ведущие державы приведут в сиюминутную готовность имеющиеся средства защиты.
Тушисвет зачитал директиву военным.
- Но мы-то здесь! — возразил молодой физик, случайно оказавшийся поблизости, — сиюминутная готовность — это же гиена огненная в первую очередь всем нам, а потом уже и всему человечеству.
- Извините, - подошли к нему двое и взяли под локотки, — вы прослушали, сведения, совершенно вас не касающиеся, между тем, как о гласности еще распоряжений не было. Наша оплошность. Простите, но в целях избежания утечки информации мы вынуждены вас изолировать до окончания операции. Будьте добры, пройдемте.
И еще раз извинившись, они транспортировали его в отдалённое от происходящего место.
Свезли горючее. Много разного горючего. Взялись обливать стенку из брандспойтов.
Студёный воздух быстро насытился ядовитыми парами, и вскоре море блестящей пахучей жидкости пузырилось вокруг прозрачной стены.
Учёных поставили на бугорке и попросили не отлучаться, так как могли понадобиться их специальные знания.
Некоторые профессора и доктора выразили протест против странных приготовлений. Тушисвет предложил изложить недовольство в письменном виде, что было принято, и два видных лауреата-химика взялись за составление ноты. Они имели в этом вопросе богатый опыт. Остальные ученые недовольно переговаривались.