Захожу, а он склонил голову, будто кланяется. Думаю - представляется человек. Он вообще-то любил подобные шутки.
Говорю: "Антон, это тебе не к лицу, брось выкидышами заниматься".
Стоит. Я его толкнул, и тут замечаю - верёвка!
Пожалуйста, вам и трагедия. Вот скоро книга выйдет, я там подробно всё описал, по секундам, со всеми чувствами...
А ведь какой грузчик был! Работал бы себе, детей растил. Нет, давай стихи писать. В пьяном виде Пушкиным себя называл. "Идейный я!" - кричал.
"Есть два поэта, - говорил, - я и Пушкин. Остальные ученики и гады"!
Мы с Зоей Николаевной об этих криках не написали, так как Зоя Николаевна решила, что массы этого не поймут или неправильно истолкуют.
Нет, лучше бы он грузчиком остался, а то его мысли о вечности сгубили. Не всем о вечности думать, такой мой вывод.
Я тогда это смертоубийство грешным делом автору приписал. Влиянию его. Нет, оказывается, сожалеет автор, что так получилось. Искомого лишился. Антошка и знать еще не знал, что он за автор.
Когда я Глоту свои сомнения высказывал, он мне сурово так ответил:
"Вы, - говорит, - Глобов, дурак. Если еще раз увижу в вашей голове такие черные мысли - пеняйте на себя. Я, - говорит, - детективы не пишу, садистических намерений не имею, я только, говорит, возможности изыскиваю, но вам этого не понять, уж очень у вас извилины застоявшиеся".
Ну не понять, так не понять. Книга-то всё равно выйдет, несмотря на извилины. Когда что сделать по хозяйству, канализацию почистить, так извилины работают, а когда...
Да что уж там!
Спасибо, что принят всеми, что шапка есть, теплое бельё новое, и Зоя Николаевна уважает. А так, мне почитаний и вниманий не нужно, как некоторым.
Моё дело - кран починить, отверстие пробить да поболтать с людьми, да послушать, что говорят. Что я - Антошка Ударный, чтобы о вечности размышлять?!
Придёт час, позовут, пойду. А зачем - это не моё дело.
Меня раздражает, что автор этого слабоумного Петра Васильевича привлёк. Глобов да кто он такой! Блин на сковородке. Шапки, видите ли, ворует. Ну что за прок от него? И даже не в проке проблема. Можно было бы и изнутри смерть Ударного отобразить, или мне поручить, что я хуже Глобова это бы сделал!..
Не обидно, просто затянулось всё, так что мне надоело ждать развязки.
Этот мороз не даёт никакой возможности заниматься творчеством. И боли донимают, чёрт бы их побрал!
В комнатах холодно. Куда ухо ни приложи, всё как огонь жжёт, аж до слёзовыделений. Шапку снимать опасно, а в ней много ли услышишь?
Исследуемые по домам сидят, ну нет никакой возможности бумаги смотреть, хотя бы скуки ради, чисто символически в чемоданах и шкафах поковыряться или инициативу проявить, Глота порадовать. Одни детки довольные, квартиры на уши ставят, в школу-то не ходят. А жизнь взрослого населения замирает, мало кого теперь на авантюры толкает.
Злит меня всё это. Глот исчез, никакой с ним связи. Чёрт его знает, может быть, в другом месте материал собирает, заморозил этот сюжет.
Заморозил... А что? - вот вам и причина диких температур! Какой там Антошка! Кому он нужен, чтобы из-за него уши пухли. Можно подумать, величина вселенского масштаба. С тихи-то писал тощенькие, если говорить безапелляционно.
Суета всё. Я без серьёзной информации голод интеллектуальный претерпеваю. Смысла лишаюсь. И вот теперь совсем худо - ничего достойного внимания нет. Отчего и боли физические усиливаются, так что жить совсем невмочь...
К Вячеславу Арнольдовичу мне до поры до времени не велено показываться. А все остальные объекты, искомые и прочие, так третий сорт. Таких бы мне раньше, душа бы подпрыгивала. Теперь же слушать противно, а видеть и читать тем паче.
Банальщина! Один награды незаконно купленные нацепил да Звезду Героя из какой-то жёлтой дряни вытачивает. Ночами. Джик-бжик, и озирается. И хихикает себе под нос. Увидишь - солидный, представительный, ветеран! А по ночам - джик, бжик и хихикает. Творец-тихушник, смотреть тошно.
Или у его соседа, что у меня за стенкой, шкафы от дефицита ломятся. Торгаш какой-то. Деньги в жениных колготках и в вентиляции прячет. Решётку вынимает, привязывает мешочек и опускает, а решеточку на место и никаких следов, одна идейность. Каждую ночь считает, пересчитывает. До того осмелел, что о загранице последнее время возмечтал. "Откроют, - поёт, - скоро границу, как ворота в Кремле". Одурел на казённых харчах, заразёнок эдакий. Просто персонаж заезженный и непереводимый.