Тут старик вспомнил своих родных. Он подумал, что серьезный грех совершил - погнал их прочь, отрёкся от них. Не стоило. Самому бы уйти, а он слова разные... И еще ставил себе в вину вечную, что тем временем не интересовался, когда жил во вневременьи. И не тем занимался, не о том думал, да и думал ли вообще...
Во всем остальном он себя не винил, суетой сует считал свои заявления, которые не принесли ни вреда, ни удовлетворения, и следа не оставили, так - кое-кого ввергли в трепет на краткий промежуток времени.
Злопыхательствовал? Естественно. А что еще оставалось? Увлечения? Были. Но все они суета сует, суета сует, гроша ломаного не стоят. Из света во мрак шёл. А другие - из мрака к ясности. От радости детства в темноту безысходности шёл. А другие - от тревог и предчувствий тягостных к ясности понимания мира, процессов, явлений, судеб, натур и чего там еще... За "оптимизм юности" расплачиваться приходится. А другим - холод ясного ума, разжижевшего мрак до определенных пределов. И тем и другим — в зубы по Идее, а чья качественнее, кто разберёт?
И всё-таки думал Певыква, что не зря прожил жизнь, что повезло сказочно - открыл Нихилова и понял Глота.
Но Глот! Дорогой Глот, как звучит твоя настоящая фамилия?
И не винился перед своей старостью, что подслушивал, что жил чужими жизнями, и "грязное белье" не считал грязным, картотеку Глоту завещал.
Старик твёрдо верил, что был особо болен, и теперь открыл для себя истину - боли в животе и вообще все земные болезни из-за перенаселённости планеты, городов, и для изучения природы человека, всего живого. Прогресс, коротко говоря. Он одушевлял природу, вспоминал сон Нихилова, полагал, что природа карает болезнями и стихийными бедствиями.
"Ну представим водичку. Она природа. Человек был с головой в водичке. Мозг формировался. Высунул человек голову из водички-природы, дескать, я и сам могу стихией управлять. И действительно поплыл туда, куда глаза смотрят. Вино, разврат, войны, извращения, трагедизм, открытия, внедрения. А водичка посмеивается: плыви, плыви, раз такой умный, вырождай себя до поры до времени. И изредка волной накроет, а у человека-то уже лёгкие-сознание, дышать-созидать привычка, не может возвратиться в водичку-природу, вот и выбрасывает волна-наказание на берег трупики. А те, что еще плавают, не догадываются, что тело-то в водичке, забыли, запамятовали, зарапортовались, обществом, говорят, управляем, а общества-то неуправляемы; кровушку друг дружке пущают и не думают о том, что тело-то до сих пор в водичке, и глубинные процессы-то от нее родимой, от нее шуточки..."
С этими мыслями, не догадавшись позвонить, он тарабанил в дверь Нихилова. Никто не отзывался. Тогда Певыква ожесточился и принялся пинать дверь ногой, бормоча: "Ты у меня попрячешься! Ты у меня поныряешь, селёдка!"
Дверь отворилась, когда он собрался разбежаться и выломать ее из петель.
- Что вам угодно?! Звонка, чёрт дери, не видите!
В дверях стоял кое-как одетый Нихилов. Он был встревожен и не узнал своего бывшего соседа. Да и трудно его было узнать, иссох старик на нет.
- Гражданин Нихилов? - спросил Певыква заранее отрепетированным тоном. - Вячеслав Арнольдович?
- Да, а что? - смутился хозяин.
Начало вышло удачным.
- Я уполномочен сделать вам заявление. Давайте закроем дверь. Нынче тепло на вес золота.
И Певыква твердо устремился в глубь квартиры. Он рассчитал всё по минутам.
В комнате, куда он с шумом ворвался, раздался нарочито испуганный визг. Не визг даже, а так - ойканье.
- Одеваться и в ванную! И при мне пожалуйста! Сию минуту - я сказал!
Нихилов хотел было возразить, но Певыква подал ему какое-то красное удостоверение, после прочтения которого лицо у Вячеслава Арнольдовича сделалось матово-серым с белыми пятнами по щекам.
- Да... Но... - начал было он, и вдруг закричал: Тебе же сказали - одевайся!
- Да. но... - высунулось из-под одеяла прекрасное личико.
- Живо! - отрезал Нихилов.
И приказание было исполнено. Правда, не так живо, но зато тщательно. Прекрасное личико забагровело.
- Можете запереть ее в ванной, она, как я полагаю, вам еще пригодится.
- Нет, что вы! Пусть напяливает свою шапку с тросом и шагает домой. Такое недоразумение! Тут видите ли, случайность, просилась переночевать...
- Я понимаю. Неужели вы думаете, что я подозреваю вас в разврате?
Нихилов вытолкал прекрасное личико в прихожую, через минуту вернулся и увидел, что гость сбросил полушубок и стоит у полки с книгами.