Он и ухом не повел. Мало кто ухом поведет в пять часов утра. Тем более, что вчера был шумный трудовой день, а у Вячеслава Арнольдовича именно такой день вчера и был.
Зоя Николаевна взялась за него основательно. Влетела вчера в его кабинет, застала на месте преступления и долго рвала на Жанне одежду. Вячеслав Арнольдович благоразумно удалился, то есть вышел из-за ширмы и смотрел, как она неистово колыхается и трепещет, предварительно, конечно, запер дверь кабинета на ключ. Ревность — это, конечно, приятно. Но была бы кто другая, помоложе и поумней...
Потоптавшись, Вячеслав Арнольдович пошёл защищать свою гостью, но, сунувшись на поле брани, получил неизвестно от кого болезненный удар ногой в пах, и тогда решил покорно ожидать развязки.
Жанна вела себя стойко. Женственно. Ни слова о пощаде, ни крика, ни стона. Ведь ей приходилось сносить и не такое варварство!
Минут двадцать отводила Зоя Николаевна душу. И отвела. В царство удовлетворения и благодушия. Вышла потная, возбужденная, с огнем в глазах. Оправила юбку, подошла к Нихилову, замахнулась...
Он закрыл лицо ладонью, отшатнулся, попросил:
- Зоя! Ты же умная женщина!
И она отступила.
- Иди, скажи этой, чтобы улепётывала! Ей мужчины больше не понадобятся, если еще раз здесь появится!
Вошел Вячеслав Арнольдович за ширму. Лицо у Жанны без царапин, а вот на некоторых других местах свежие ранки и синева. И, боже мой, зачем же нужно было превращать чудесный импортный костюм в лохмотья!
Жанна пребывала в трансе. Вряд ли она осознавала себя и то место, где находится. Она лишь лепетала пересохшими губами: "ради тебя, любимый, ради тебя, мой вечный!" и искала кого-то мутным взглядом вокруг...
Вячеслав Арнольдович накинул на лохмотья пальто, нахлобучил ватную шапку, предусмотрительно закрепил тросик под подбородком, довел до двери и выпустил на волю. И поплыла Жанна, повели ее в пространство автоматизм и привычка.
А Вячеслав Арнольдович остался наедине с Бернштейн. Долго душила она его разными испепеляющими, суровыми метафорами ("хитрый подонок", "бесстыдный изменник", "раб своего..." и т.д.), напоминала о клятвах и часах взаимопроникновения, о тех негласных узах, кои крепили их добрый союз. И в конце концов, в победном пылу потребовала Зоя Николаевна реабилитации своим истинным, гордым чувствам, и сострадательный Нихилов согласился исполнить это требование незамедлительно.
Потом они долго присутствовали на репетиции "Гамлета", и при Зое Николаевне Маткин вёл себя сдержаннее обычного. Но и сегодня, как всегда, он был в творческом ударе. Он рвал и метал, показывал на пальцах и в действии, изображал всех и всякого, и требовал, приказывал, заставлял выкладывать или же прятать своё "я".
"Стоп! Аут! К хреновой матери! Откуда у тебя растут ноги! Образина! Я же сказал — пластичнее, эффектнее! Чтоб тебя разорвало!"
Актеры терпеливо сносили все его выпады-замечания, не огрызались, обалдело выслушивали поучения, и к концу репетиции народная труппа истратила все физические и духовные силы. Даже созерцающий Вячеслав Арнольдович утомился. Уши от необычных слов заныли.
Поведение Бори Маткина считается вполне естественным и должным, так как он болеет за общее дело, может любого перекричать и имеет колоссальные запасы жизненной активности. Не перестаешь удивляться его неутомимой энергии, подвижности, оригинальному словарному запасу. Для каждого окрика он находит новые чудесные словосочетания, и потому они действуют так столбниково.
"Стоп! Аут! Брыкалица сивозадолапая! Ты гудзонишь не Чехонте, а Шекспира! В этом акте нужно распячиваться, а не фуфлыжничать! Распни, усекаете! Это же Г-хамлет, третьего не дано! Ну Офелочка, сладость моя, еще разик, еще раз! Чем ни разу сорок раз!"
Очень оригинальная фигура Боря Маткин. Один как перст на свете. Детдомовец бывший. Массовик-затейник со школьной парты. Был везде и всюду. Метр шестьдесят восемь. Коренастый. Бережно и легко носит барабанообразный живот. Залысины, как у гения. Внушительность придают невероятную. Подбородок длинный. Лоб белый, как бы подрезанный от переносицы к затылку. Нос как нос. Вот рот несколько необычен нижняя губа чуть выступает, а величина этой губы, Бог ты мой! — если не до ушей, то до ширины бёдер будет. Зубы у Борьки не частые, коричневые от чая и сигарет без фильтра. Глаза небольшое косоглазие имеют и целенаправленностью горят. Сам себе вселенная.
Считает себя Борька красивым. И не зря. Есть для этого основания. Много разных женщин ходило за ним и в огонь и в воду, или же просто-запросто осчастливливало его. Очень много. Брал Маткин быка за рога или же не брал вовсе — от ворот поворот и буквы непечатные.