"Гамлет" в замерзающем городе! Такого еще никогда не было. Гамлет, правда, слабоват. Живи-пока-Живётся смылся, а новенький, фамилия его Цой, не набирает того накала, что Живи-пока-Живётся выдавал. Ну ничё, я этого Цоя взнуздаю, глаза расширятся, как милый застрадает!
Сейчас со всеми стало трудно работать. Сами понимаете — в зале минус пятнадцать, репетировать приходится в тулупах, каждые полчаса делаем пробежки. Сцену фехтования Гамлет с Лаэртом обожают, разгорячатся, тепло им, и не остановишь, в экстаз входят, тулупы сбрасывают. Руганёшь по-хорошему, тогда только понимают. Ничё, дело идёт! Только бы эта Бернштейн поменьше влазила, дуб дубом, а туда же, поучает!..
Вот с "Динозаврами" потруднее. Шкуры нужны, качественные, настоящие, чтобы не замерзали. Раньше хотели руки и ноги голыми оставлять, но теперь Нихилов кое-что в сценарии изменил, будем теперь полностью в шкурах выходить. Он и Ледник ввёл в новой редакции. Чтобы зритель с собой сравнивал. Костёр будем разжигать на сцене.
Как бы то ни было, сделаем оба спектакля, созовём народ, уже придумали как, Трагик подсказал. Будто в спектакле, проблема ликвидации Ледника будет решаться. Все сбегутся. Как миленькие! И тогда зазвенит вся страна! Весь мир услышит. Такие формы введу — ахнут, ругнут и попомнят!..
Я бы еще ввел вас в курс дела, да тут, понимаете, Офелия... пока перерыв, погреться хочет. Ну я побежал!
======
Когда с Оксаной, чист как родник. А вот нет ее, и мысли серенькие лезут. Поползновение какое-то! Видно, поздно мне меняться, идеальным мужем стать? А-а-а, надоело это мозгокопание! Театр одно, а жизнь другое, в том-то и дело, что искусство неизвестно как и кого воспитывает.
У меня разум духовное воспринимает и действительно я живу, когда она рядом, а нет ее, под других подстраиваешься, всякую чушь несёшь, пошлишь и подыгрываешь. Вот вам и воздействие искусства. Влюблен уже не человек. Ледничком бы мне по хребтине переехать! Не женат, а пора, от этого, что ли?
Ну и ладно. Что гадать-то, что думать о себе, когда всё прахом идёт. Засуху обещают, на синтетику переходим, и чувства теперь будут синтетические. Такой нынче юмор.
Вчера Глот Изыскатель заявился. Привёл ко мне Толю, уселись мы и молчим. Глот полазил по квартире и говорит:
- Хорошо тебе, Коля? Соседи разбежались, кончились твои муки, диваны не трясутся. Квартирный вопрос решен.
- Сбылась мечта идиота, — я только рукой махнул.
Потом Толя его спрашивает:
- Вы, случаем не знаете, с чего он ползёт?
А Глот:
- А? Что? — потом серьезно так: - Эксперименты всё это, — говорит, — проба пера. Раздражение. Не спрашивайте, — говорит, — не больше вашего понимаю.
Толя ему:
- Ну-ну, Глот Истович.
Глот не обиделся, промолчал.
Он всё тот же. Только не зелёный. Задумчивый какой-то. И очень, как видно, старается быть прежним. "Не то всё это", - говорит, и смысл философский в эти слова вкладывает.
Ходит он больно рискованно. Форсит. В тоненьком пальтишечке и кепчонке. Смотреть на него холодно. Мёрзнет, конечно. Толя ему свой старый полушубок предлагал. Отказался. "Ни-ни, — говорит, — я на свои средства хочу жить". А какие у него средства, если он нам на поездку за Е.Б. одними медяками дал. Его нигде и не печатали никогда. Я справлялся.
Чует моё сердце, что выйдут ему его собственные номера боком. Измученный он. Говорит, что Ледник ходил осматривать. Жуткое зрелище, говорит. И добавляет: завораживающее зрелище. А я ему не верю. Не ходил он к Леднику. В ботиночках и кепке? Туда и в ватных штанах соваться опасно. Позвоночники лопаются. А он: это чудо бережного обращения требует. Юмор у него такой.
В городе тишь. Одна Анжелика Пинсховна со своими подданными суетится. Детей и стариков эвакуировали. Десять тысяч всего нас теперь. На продукты скидка, занимаемся всякой ерундой. Оборудование в аэропорт свозим. Но машин всё меньше, не выдерживают машины, хоть и целые партии новых привозят.
А люди ничего. Белла Леопольдовна Эдигей, правда, на последнем нашем совещании колоссальную истерику закатила. "Столицы гибнут!". Кричала, проклинала и призывала ехать театры спасать. Я так понимаю, что у нее в голове вековые надежды сгорели. Ужаснулась она, когда представила, что центральных традиционных театров не будет, что она никогда не сможет блеснуть на старинных сценах. Ледник у нее местоположение как бы забрал, хотя и не дополз еще ни до одного маломальского театра. Она почему-то не уезжает. Устроилась лучше всех, и кто-то ей там, как сплетничают, покровительствует.