Труппу нашу распустили. Теперь все мы безработные. Здесь, правда, предлагают в комитет по эвакуации, пока мы с Толей ничего не решили.
А вообще-то теперь полегче стало, электроэнергии хватает, перекусить есть чего из неприкосновенных избранных запасов. А избранные уже далече. Так что ничего...
Жутко разве что порой. Вечером по городу идёшь — дома стоят мёртвые, деревья без веток, одни стволы, как пальцы указательные в небо. Ни света, ни звука. Машина какая-нибудь проедет, пешеход пробежит, патруль окликнет — и то радостно.
У нас теперь одна отрада. Репетиции. Если бы убрать этого заполошного Маткина, так было бы еще лучше. А то он не по делу орёт, пузырится, пахабничает, уж сколько я ему говорил, из-за Оксаны терплю, она за него почему-то заступается.
Если честно, то я бы уехал. Если бы не знал Оксану. А с ней мне всё равно где быть. Хотя в последнее время хочу преодолеть эту привязанность...
Я думаю, на материке теперь еще хуже. Паника, говорят, кое-где. Догуливают. Я представляю: только и разговоров, пророчеств об этом Леднике. Добро по закуткам ховают, продуктами запасаются, тёплые вещи нарасхват. А кто-то, небось, не дурак, ручки на Леднике греет-наживается. Ледник-то шкуры наизнанку всем вывернет.
И всё же хорошо, что дожили мы до точки, что самому предстоит увидеть мировой катаклизм. Жили, не знали чем себя занять, а тут — пораскинь мозгами! И истинное становится очевидным. И неизвестно, что же ждёт нас за пределом, или не нас, а тех, кто придёт потом, если придёт, конечно.
Н-да, он ползет, а население потихоньку с ума сходит. Даже тот, кто не сошел, в чем-то уже сумасшедший, раз Ледник всех думать заставляет, раз время такое. Вот вам высокая комедия. Сколько сцен за эти дни и недели насмотрелся, сколько душ открыл, что думаешь — и поделом, права Оксана. Жизнь останется, верю, а мы вымрем, как динозавры; не оправдали, не оценили, зарвались... Ну что за интерес? Что за люди? Какая такая организация? Какая национальная идея? Вот и будет банальный исход, давно предвиденный на словах, которые не пошли на пользу. Ну не поделом ли?
Точечный съём — 3
(Аналиич.порт.сист. "Ж-Д-6" - I. Правое полуш., уч.31, точ. 108, сила съёма 57 крит. ед.)
Изодранный, кровоточащий, бездомный:
"Бейте! Режьте! Мучайте! Ничего не скажу! Не заставите! Таков я!"
Смеётся при этом долго, люто и красиво.
"Ишь ты, ай-яй-яй!"
"Философ, как мы поглядим".
Но непреклонный, гордый, возвышенный:
"Циники! Скептики! Нелюди! История вам вспомнит! История вас... того..."
"Чего, ублюдок?" .
"Сопли проглоти, гад!"
Удар. Жесткий и страшный. В лицо. Мир качается перед глазами.
"Есть у вас совесть, товарищи?"
"Чего-чего?"
"Ты нам, сволочь, всё скажешь!"
"Вы — мой сон, вы — преступления предков, вы — кровь моя! Я знаю! Но мир теперь чище, чем во сне и в памяти крови! Ныне не бьют! И, значит, мне не больно, потому что вы снитесь. Вы— тени!"
"Сейчас ты проснешься, спящая жаба! Ну-ка, Вася, вдарь ему по правому уху, чтоб серое вещество брызнуло".
Бьют.
"Неужели - это я и современность! Неужели - эпоха? Вы — в нашем чистом, прекрасном мире? Нет! Нет! Вы — прошлое! Сейчас не бьют! Я знаю!"
"Конечно не бьют — уговаривают!"
"Мы интеллектом выведем тебя на чистую воду".
"На чистую?"
"А как ты хотел!"
"Инакова выгораживаешь?"
"Я сказал то, что видел и знал".
"Вдарь ему, Ваня, словечком по левому уху, чтобы мозги прояснились".
"Ты наш, голубчик, и с тобой волыниться не будем! У нас без тебя дел полно".
"Гады! Я со школы думал о жизни только хорошее. Я не знал, что правду вновь превратят в подлость".
"У ты как заговорил, ну-ну?"
"Нам жутко интересно! Высказывай".
"Я вам ничего не скажу!" - и отворачивается, решив раз и навсегда принять смерть.
"Я ненавижу ваши глаза выкаченные, ваши ногти чистенькие, щёки выбритые. Я в тысячу раз выше вас, да, и я не боюсь признать это! Потому что я гибну за идею, вы же можете погибнуть только за кусок хлеба и удовольствия, типа жажды власти. Я презираю, ваш внутренний мир!"
"Бей эту падлу, Ваня! Нашими последними инструкциями вдарь ему между глаз в лобовую промежность!"