Всё, что угодно ожидал услышать несчастный, но только не этот вопрос.
Поначалу он машинально закивал, а когда смысл вопроса дошёл до него, залепетал что-то, задергался, пытаясь подняться, сказать, дескать, вы меня не так поняли, я хотел с вами просто поговорить, посоветоваться, я теряюсь и тому подобное.
— Хорошо, - посмотрела она ему прямо в глаза, - готовьтесь, я буду.
И вышла.
Он не сразу сообразил, что же именно произошло. Подсознание хлынуло на передний план, и не было сил загнать его на место. Да, да, он, как и любой, что там говорить! - как и всякий мужчина мечтал услышать эти волшебные слова, но мечтал безответно, заранее зная, что такого никогда не будет, что такие мечты просто подспорье, самообман для тщеславного инстинкта, и не более. И вот, когда это свершилось, то по ходу мечтаний он должен был!.. Он тысячу раз видел, прокручивал, что в такой сладкий момент он должен сделать, как себя вести. И тут — такой конфуз, простоволосие!
Он так потерянно и стоял, когда вкатилась Зоя Николаевна.
— Дожился! — раздался ее яростный голосок из-под вороха одеял и одежек. — Дождался принцессу! На оболочку позарился! Впрочем, всё к этому и шло! Потаскун! Маньяк!
С невероятной легкостью подскочила она к нему, стоящему на коленях. Минуты три продолжалась молчаливая отчаянная возня. Скоро он стал задыхаться, покрытый с головой собственным тулупом.
"А интересно,— работало неутомимое подсознание, — действительно ли я ей нравлюсь? А были ли у неё мужчины? Какие, эдакие... По виду не скажешь, чтобы ..."
В это мгновение сознание почти покинуло его, и встрепенувшись, включив на полную катушку инстинкт самосохранения, Нихилов выпрямился, сбросил неимоверную ношу, завопил осипшим победным фальцетом:
— Во-он! Не-е-на-ви-жу!! Свинья африканская! — и долго еще выпускал бернштейновское досье из гигантских закромов подсознания.
- Милый, любимый, единственный! — стонала упавшая Зоя Николаевна, — прости свою Зоечку глупенькую! От любви я земной, дура! От страсти преданной! Твоя навеки!
— Пшл-ла!! — не сдавался включивший озверение Нихилов.— Живо за дверь! К своему слесарю закисшему! Шантажистка! Ты мне не пара!
— Гони ее, гони, любимый!
Обернулся Нихилов. Смолкла Зоя Николаевна.
В ватных штанах, в телогрейке, в засаленной шапке, с опоясанным шалью лицом предстало перед ними разбухшее незнакомое существо.
— Кто ты?!
— Любовь твоя истинная!—ответило существо.
- Что?! — узнав Жанночку, вознёс руки к потолку Нихилов.
— Я забыла , я прокляла всех, кто был до тебя, милый! Только ты, только ты! Единственный!
Нихилов ужаснулся, но успел философски подумать: .
"Поворотики! Какая подлая мне участь! Ведь будут те, кто придёт после меня, и тогда проклятия посыпятся на мою голову. Вот она — женщина! Вот они — слабые существа".
— Сгинь-нь! Прочь изыди! — рассвирепел он не на шутку. — Ненавижу обоих и всех, кто подобен вам! Я заблуждался! Отравители! Пресмыкающиеся! Вон! Вон!..
Работая ногами и руками, он выкатил бывших возлюбленных в коридор. Они цеплялись за руки, за ноги, молили о пощаде, клялись и топтали своё прошлое, но он оставался непреклонен, неумолим.
В расстёгнутом тулупе, пышущий паром, с окровавленными губами, меча глазные и словесные молнии, он походил на лютого Христа, изгоняющего пошлых торгашей из священного храма. И он ощущал себя Христом, избранным и обновлённым. И долго еще Дворец сотрясался от его проклятий и от взвизгиваний несчастных отверженных.
* * *
...Если бы не суждено было тому человеку услышан, о Великой находке Огненного Слова.
И возмечтал человек. Ожил и сбросил покрывало неверия. Увиделось ему спасение. Великая дорога открылась дерзкому взору его.
И ушел человек от глаз людских, чтобы в тиши и покое создавать, мудрые жгучие слова, сказать своё священное слово, открыть истины, примирить врага с недругом, вытравить из людских сердец алчность и корысть.
И чудодейственная энергия Огненного Слова дружески помогала ему, и одержимо творил человек, не зная покоя и отдыха.
И скоро книги его в золотых переплётах разлетелись по всему миру, и каждый с благоговением произносил имя его и названия трудов его.
И нарекли его учителем и совестью Человечества. Читали его книги и стар и млад. И плакали, и смеялись, и ненавидели, и кляли, а человек, рожденный заново, создавал всё новые и новые книги. И выстраданной мудростью и правдой дышали их страницы.
Радовался человек, когда ему говорили о том, как кто-то, прочитав тот или иной труд его, переменил свои взгляды, возжаждал справедливости, потянулся с вниманием к ближнему, воспылал чувством ненависти к гонителям просвещения, к тщеславию подлецов.