Он знал, что я Глебова, но не предвидел, не рассчитал, что я действительно знала Глеба Инакова в жизни.
Он предстал передо мной незащищенным, без панциря и масок. Последнее, что у него было, лопнуло, контроль исчез, инстинкт погас, и лишь клетки мозга сохранили на какое-то время память…
Вот и всё, чем я располагаю. Да, пожалуйста, давайте об этом в другой раз. Простите за краткость, но ведь и вы торопитесь?
* * *
"А день клонился к западу, и жить хотелось каждому, и всякому, и всякому, не ближнему — далёкому.
Мы научились ближнего ценить, беречь немножечко, а дальнего, а дальнего забыли мы совсем.
И потому о дальнем по-божески не думаем, и потому о ближнем мечтаем издали.
Такая вот мыслишечка всё в сердце ударяется, крадется, болью стелется, и путает мне дни.
И вижу дни печальные, и вижу солнце красное, куда не посмотрю.
Наполнить душу мясом бы, наполнить ее хлебом, чтоб много, чтобы досыта, да вот — не ест душа.
И рыскаю, и рыскаю я в поисках по истине, так, чтобы этой истиной была душа полна.
И жжёт вопрос: ну где же мне, ну с кем же мне и чем же мне ту душу насыщать?"
----------------------------
Великий Ледник продвигался, подползал к городу. Медленно и неотвратимо.
Стену, которую ради научного эксперимента воздвигли супротив него военные люди и техника, он ликвидировал в три дня. Нахрапом. Упрямо и без лишней суеты.
Высота, ширина и длина этого заградительного гигантского щита соответственно были равны — одному, пяти и тридцати километрам. Трудились славно и мощно, не покладая рук, круглые сутки. Взрывали, ссыпали, сгребали, грунтовали, возвышали, надеялись. Ко всему прочему сооружение начинили тоннами горючих веществ и подожгли, как только Ледник придвинулся вплотную; и смрад и копоть поднялись высоко в небо и обволокли город со всех сторон бурым дымом.
Три дня во всей округе стояла мутная ядовитая ночь. Три дня по улицам носились машины с зажжёнными фарами, оглашая мглу грубым воем сирен. Это люди из комитета СЭН (спасения и эвакуации населения) развозили продовольствие. Без противогазов на улицу выходить запретили, и вообще, какие-либо самовольные передвижения по городу объявились нежелательными. СЭН не ручался за безопасность, не гарантировал экстренной помощи. Люди с трудом вели отсчёт времени.
И лишь на четвёртые сутки, когда Ледник обполз преграду с запада и востока, шипя и фыркая, соединил вокруг пожарища израненные клешни гигантских лап своих и стал быстро сжимать в кольцо остатки пожарища, дым рассеялся, пепел осел, и последние тысячи людей увидели над городом небо. От горизонта до горизонта не было на нём ни единого облачка. Небо сияло близкой зеркально-матовой белизной, такое впечатление, будто город накрыли стеклянным куполом. И тишина стояла необычайная. Тревожно было слышать, как сотрясали ее доносившиеся время от времени удары и скрежеты льда о лёд, льда о камень. А еще порой город вздрагивал от резких сухих взрывов — это движущаяся ледяная масса лопалась, вспучивалась и покрывалась причудливыми узорами широких трещин. Сухой, почти бесплотный воздух завладел всем, что в бездвижности покоилось на поверхности земли.
* * *
Будоражинцы хлопотали. Вот уже неделя, как они взялись спасать скульптурные изваяния города. Вершили историю.
Работать приходилось в основном вручную, группами, по часу на открытом воздухе. Ради такого дела СЭН выделил энтузиастам техническую новинку — портативный подогреватель туловища. Один на всех. Пришлось пользоваться по очереди, пока не сели батарейки, заменить которые оказалось нечем. Таких батареек сам Станислав Измайлович искал безрезультатно.
Да и против обогревателя выступила Анжелика Пинсховна. "Всё должно быть естественное, - заявила она. — Нам не нужны подогреватели. Мы гуманисты, а не роботы!" Так что и отсутствие великолепных батареек не сумело прервать выявление и стаскивание в кучи чугунных оградок, различных железобетонных тумб, скульптурных ансамблей с крыш домов, литых подлампников, резных ставен и наличников.
Работка, естественно, не из легких. В пятидесятиградусный мороз самые ловкие будоражинцы, с Анжеликой Пинсховной во главе, с помощью хитроумных блоков и верёвок карабкались по обледенелым стенам пятиэтажных домов, сдалбливали и соскребали наледь с металлических достояний, отвинчивали гайки и разматывали проволоку, спускали вниз — гипсовые архитектурные украшения, различные поржавевшие оградки, бортики, карнизы и в том числе наиболее впечатлительные водосточные трубы.