"Ты должна уйти на Юг. Ты Жизнь и Свет! Ты Женщина и еще родишь Тех, Кто вернётся в места обетованные и помянет Тех, Кто мечтал о грядущем Сыне Благоденствия!"
Забыл тут как-то Ефим, что детей у Анжелики Пинсховны никогда не будет. Знал, а тут забыл в экстазе ёмких обобщений. Но так или иначе, речь была застенографирована и подшита к обоим трактатам.
Наконец энтузиасты полностью управились с культурными изваяниями. К местам их скопления приставили добровольных сторожей. Оставалось добиться уже не трёх, а пяти самолетов и со спокойной совестью покидать город, убывать на большую землю, дабы там продолжать культурную общественную деятельность.
И тут возникла дискуссия — спасать или не спасать двухтонный камень, на месте которого должен был быть сооружен монумент. Дмитрий и еще кое-кто были против. Они утверждали, что камней всюду хватает, что в сущности это не произведение искусства. Но Анжелика Пинсховна категорически настаивала на спасении.
— Мы должны бережно относиться к истории, это для вас не важно, а для потомков все важно — ложки, вилки, чулки и паровозы! Им будет полезно и интересно знать, как мы жили, что создали и что хотели создать, — утверждала она.
Дмитрий и еще кое-кто выбросили последний довод: люди обморожены, истощены.
— В том и весь смысл, — многозначительно, сказала Намзагеева.
Но когда на колеблющихся и это заверение не подействовало, она презрительно заявила, что одна, самолично, возьмется за это общезначимое дело. И тут кто-то радостно вспомнил, что в городе предостаточно таких же камней, только поменьше и что кругом и всюду были заложены фундаменты под новые дома. Анжелика Пинсховна еще упрямее настроилась спасти по куску бетона с каждого фундамента.
— Мы же не звери, в конце концов! Мы просто обязаны сохранить память о нашем городе! Нас проклянут дети.
Делать было нечего. Будоражинцы смирились и, подбодренные напутствующим словом Ефима, отправились на площадь. Им удалось выбить мощную аварийную машину, и стоя возле нее, люди стали обсуждать, как проще погрузить камень.
Кто-то предложил вызвать кран, но Анжелика Пинсховна не желала долго, ждать. Она упёрлась рукавицами в глыбу и попыталась ее раскачать. Мужчины принесли доски, соорудили настил и взялись ей помогать.
Камень поддался и одним боком лёг на настил. Будоражинцы облепили его со всех сторон, поднатужились и камень медленно пополз вверх. Еще пару минут — и конец мучениям! И тут, на горе себе, Анжелика Пинсховна увидела в углублении, оставшемся от проклятого камня, неожиданный гиперболизированный символический знак. Это был крах! Даже намёков на подобный знак она никогда не переносила, а тут — такой огромный и отвратительный!
От гнева и омерзения Анжелика Пинсховна громко взвизгнула, державшие камень вздрогнули, отшатнулись и тяжелая масса в один миг скатилась вниз прямо на остолбеневшую Анжелику Пинсховну.
Сразу и не поняли, что произошло.
Камень стоял как и прежде, словно его никто не трогал. Ни криков, ни стонов, ни призывов.
А когда сообразили, когда увидели краешек тулупа, торчащий из-под камня, то пришли в ужас и решили, что лучшего бюста для покойницы не придумаешь. Да и могильщиков в городе не осталось. Да и устали будоражинцы неимоверно, а теперь ощутили волю, и каждый подумал, что пора, давно пора выбираться, что где-то пышет большая жизнь, тепло, и потому нужно еще успеть просто пожить, подышать, помолчать и всё прочее. Вызвали кого надо, составили необходимое, зафиксировали, помянули добрым словом и пошли к Ефиму греться положенным в этих случаях.
Кое-как, обливаясь слезами, бормоча "не сберёг, не сберёг", Дмитрий выдолбил на металлической пластине надпись:
"А.П. Намзагеевой.
Истой сподвижнице всех прогрессивных начинаний
и соратнице друга нашего Е. Будораги"
В те минуты, когда он долбил роковой камень, он вспоминал великую исчезнувшую страну Намзагею, те времена, когда он увёз из этой великолепной маленькой страны юную Анжелику, которая была поэтична, как весна, которая весело махала платком стоящим на берегу родственникам-намзагеям, ведь у нее, как и у Дмитрия и у отца-поэта, фамилия Намзагеева — вот в чём семейная тайна!
А что теперь? Теперь осталась непокорная дочь, которая не могла простить слабому горячелюбящему отцу робкую пощечину, которой тринадцать лет назад он наказал ее за порванную куртку.
Отец Дмитрий долбил проклятый камень и плакал. Теперь ему осталось следовать до конца дней своих за Катюшей, которую, наконец, дождался упрямый Серёжа, с которым Катюша отправляется послезавтра в теплые края для возможно счастливого проживания.