— Так нам никто вопросы не задаёт, — пояснил Трубадур мой немой вопрос, — В автартах только знать перемещается, у других денег для такого удовольствия не бывает. А тебя, с твоими поясом и пустыми ножнами, точно сюда бы не пропустили. И уж тем более теперь, когда тебя опять ищет половина города.
Недалеко от ворот пара патрульных избивали знакомого однорукого старика. Рядом с ним несколько рабочих держали плакат “Даёшь 8-ми часовой рабочий день!”. Патрульные накинулись и на них, и в мгновении ока плакат был разорван, а рабочие лежали лицом в мостовую. Я дёрнулся было выскочить из кареты, но Трубадур перекрыл ногой дверь:
— Что, мало тебе было знакомства с околотком? Смотри, второй раз вытащить тебя оттуда уже не смогу!
Дальше мы ехали в молчании. Пару раз в окно я видел большие ворота. Однажды они распахнулись и за ними открылся вид на цветущий сад с тропическими растениями, внутри которого работали десятки людей в белых халатах с оранжевыми повязками на рукавах. Горячий воздух вырывался из этой грандиозной теплицы, а под потолком её горели в ажурных лампах десятки Зёрен, освещая пространство внутри красноватым и синем светом.
— Настоящее чудо света, — прокомментировал жрец, когда наша карета наконец остановилась, — Эти теплицы построены десять лет назад, считай, целый годовой доход всего Мосторга в них вложили.
Кучер открыл на дверь, почтительно поклонился. Трубадур небрежно засунул ему в ладонь пару золотых, и показал рукой:
— Наша Церковь.
В нескольких метрах от прозрачной стены Зимних Садов стояла небольшая церквушка из белого камня. Такие в Москве до Войны строились десятками, буквально в каждом микрорайоне. За время своего путешествия по развалинам города я видел останки нескольких таких. Гляди-ка, а здесь она уцелела. Да ещё и блестит куполами, как новенькая. Только теперь вместо православного креста на золочённом главном куполе красовался глаз в круге. А над входом красовалась выполненная золотом надпись: «Мы есть Истина».
Карета с гулом и шипением в покрышках отъехала от нас. Жрец подтолкнул меня в плечо:
— Пойдём. Пора поговорить серьёзно.
Глава 4. Совет безгрешных
... Цены на продукты питания первой необходимости на следующий год остаются без изменений. Однако, из-за саботажа партизан, Совет Ковчега вынужден сократить гарантированные пайки для неработающих классов населения. Пока угроза партизан не будет устранена, гарантированный паёк снижается до 500 килокалорий в сутки, из него изымаются все продукты, кроме чечевичного хлеба, питательного суббатончика и ложки сухого соевого молока один раз в сутки...
(из обращения Кормчего, 18 мая 54 г.)
Внутри был совсем маленький, тесный покой. Пахло воском и лавандой, несколько десятков свечей чадили, потрескивали и едва освещали небольшую молельню, примерно десять на десять метров площадью. В центре – кафедра, сложенная из нескольких железобетонных блоков, с торчащими в разные стороны ржавыми арматурами. Никаких лавок или иной мебели: просто слегка освещённое помещение без окон, с бетонными же стенами без какой-либо отделки.
За кафедрой читал проповедь престарелый невысокий монах. Он был облачён в простую мешковидную рясу, из украшений — только металлическая цепь со Святым Кругом. Перед ним, опустившись на колени, безмолствовала группа людей, бедно одетых и с повязками на руках.
— То, что случилось с нами со всеми... То, что настигло нас всех... Это не наказание от Бога, ибо теперь мы знаем — Бог умер вместе с этим миром... Это не предупреждение от Бога — ибо мы знаем, что никого он не предупреждал... Не пришёл никакой мессия, никто не спас нас в тот день, когда Пали Небеса...
Его голос, уверенный и спокойный, пронзительно отражался от высокого потолка и многократно усиливался, теряясь в светлом куполе храма. Там, сверху, в единственное окошко, проникал солнечный свет, растворяясь в свечном дымке и паре, который поднимался от дыхания нескольких десятков коленопреклоненных верующих.
— Мы можем теперь верить во всё, во что хотим. Хотим — и мы верим в Тотемы, — священник махнул широким рукавом и за его спиной по стенам пробежали синие всполохи, контурами высвечивая летящего орла, бегущих оленя и лисицу, ковыляющего медведя и прыгающего пса.
— Захотели — и поверили в Муть, что пожирает всех иных детей Пустоши, кроме своих поклонников.
По стенам забурлил призрачный туман, и его всполохи живо напомнили мне тех уродливых существ из Гримуара. Пара силуэтов воинов-Пчёл прокрались сквозь зыбкость тумана, зло сверкнули горящими глаза на нас и скрылись в бурлении синей мути.