Когда на столе почти уже ничего из съестного не осталось, за дверью затоптали и скрипучий голос веркиного деда нарушил священное молчание:
— Ух, едите? Меня не подождали? — Однорукая фигура зашла вовнутрь хибары и сбросила мой рюкзак на пол.
Верка метнулась к плите, кинула картошину на тарелку и плеснула деду в его металлическую кружку немного “коммунарки”. Тот присел к нам, чинно положил себе пару кусков ароматного сала и поднял кружку:
— Будем!
Мы залпом выпили. Дед зажевал салом и, сквозь набитый рот, пробурчал:
— Принёс твои пожитки. Как ты и сказал, дал берку пацанёнку гостиничному. И ключи. Он сбегал, тайком. Вон, у входа оставил. Проверяй.
Все мои вещи были внутри. Я обернулся:
— А винтовка? А гитара?
— Прости… Слишком заметно было бы.
— Жаль… Хорошая винтовка. И гитара хороша. Твой подарок, Проповедник.
Тот кивнул, с сожалением глянул на дно кружки. Верка покачала головой:
—И не просите. Напьётесь с утра, потом гульванить начнёте. А сегодня, между прочим, день получки. От крови вас отмывать...
Дед рассмеялся:
— Разумная какая. Замуж тебя пора!
— Это за кого? У нас тут в округе на кого не глянь, или калеченный, или убогий. Или под муть попавший…
Проповедник выразительно посмотрел на кривую веркину шею. Та ойкнула и поправила спавший с плеча платок, прикрыв уродство.
— Да, у нас тут каждый второй, считай, покалеченный… Работа на “Зёрнышке” тяжёлая, опасная, будь она неладна. Чуть зазевался — и под туман угодил. А там, как вывезет…
Дед, уже не в первый раз, закатал рукав и показал вздутые, зеленоватого цвета, жилы на плохо зажившем обрубке руки:
— Вот, мне двух мгновений концентрированной Мути хватило. Неудачно схватился за поручень, когда зарядчиком работал. А около Камня, когда он заряжен полностью, туман такой плотный, что ложкой хлебать можно.
Проводник покачал головой:
— Я никогда не пойму, почему Маститые не обеспечат вас, рабочих, хотя бы примитивными инструментами. Гробитесь же каждый день. Ну где это видано, чтобы заряженные Зёрна голыми руками из Тумана вытаскивать?
— Работы в городе нет. А народу всё больше. Изгои, вольные, беглые с Дикого поля и с Княжеств… И всем еда нужна, чистая вода да крыша над головой.
— Такая, что ли? — ехидно спросил Проповедник, показывая пальцем на дырявый шиферный лист над головой.
— А хоть и такая!, — ударил кулаком по столу дед, — Ты, видать, голода не знал. Вольный человек, со своим табором. А у нас тут, считай, половина народу с воды на голую кашу перебивается. И за какую угодно работу берётся, чтобы с голода не пухнуть.
— Ушли бы в Коммуну, — пискнула от плиты Верка, — там, говорят, сытно и тепло.
Дед только погрозил ей кулаком:
— Уймись уже, дура… Уйдёшь в Коммуну, как же! Будь это так просто, никто бы здесь и не остался. Да только нас, желтоповязанных да колодных, никто дальше Кольцевой не пустит! А бежать по земле… Сначала Оленевское княжество, затем Рысье, потом Лисье. А там — царцы, пёс их раздери. А между Псиным Царством и Коммуной ещё с полсотни вёрст вольных да изгоев. И каждый норовит тебя поймать, окандалить и обратно продать. Или, чего хуже, на органы для Альянса порезать, или богам своим мутным в жертву принести.
— Да, кому ты на органы нужон! — фыркнула девушка, — да и боги эти… Подавятся они тобой, дедушка. Смотри на себя: жилы только от тебя и остались!
Проповедник хлопнул по коленям ладонями, поднялся и, слегка поклонившись, сказал деду:
— Спасибо тебе за приют, добрый человек! Разделивший со мной еду и воду, да будет гостем в моём доме!
— Благодарствую, гость, — заученно ответил дед.
Уже в дверях, Проповедник обернулся ко мне:
— Не покидай этого дома. Здесь для тебя сейчас самое безопасное место во всём Крысятнике. Есть люди… Которые хотят с тобой встретиться. Будь готов.
— Всегда готов…
***
После завтрака все занялись своими обычными делами: дед засел за ручной пресс, с помощью которого он делал дырки в кожаных ремнях, я вернулся на сено, с твёрдым намерением пересчитать свой боеприпас и переснарядить магазины к пистолету. А Верка, как обычно, принялась грустно вздыхать, осматривая полку с парой начатых банок пшеничной крупы.