— Дурёха, — бросил, будто выплюнул, Мордехай. — Собираемся, быстро, надо уходить.
Потом они брели через лес. Разбойник тащил Ханну на себе, идти по снегу она не могла, да и обуви подходящей не было. Они шли и шли, по ночам Мордехай жёг костры и, ссутулясь, сидел перед огнём, огромный, страшный, уродливый.
Однажды он сказал:
— Сил нет больше. И еда подходит к концу. Так я и не вытащил тебя. Загубил, и себя заодно угробил. На всякий случай запомни: я — Николай Зимин. Штабс-капитан Николай Иванович Зимин. Дворянин. Бывший дворянин и бывший штабс-капитан. Осуждённый ревтрибуналом преступник и беглый лагерник. Я антисемит, понимаешь ты, я ненавижу евреев. Спросишь, зачем я тебя взял? Можешь не спрашивать, я сам не знаю ответа.
Их нашли, когда Мордехай уже не мог дальше идти и молча лежал рядом с Ханной у угасающего костра.
— Ого! — сказал длинный, одетый в кожу носатый человек с винтовкой через плечо. — Кто такие? Боже мой, да тут девочка.
— А я знаю его, товарищ капитан, — вывернулся из-за спины носатого молодой парень в ушанке и тоже с винтовкой. — Это же полицай из местечка, он у них старшим был. Что, попался, сука!?
Он подскочил и пнул Мордехая ногой.
— Подожди, — капитан отстранил парня и опустился на корточки. — Девочка, как ты здесь оказалась?
— Он разбойник, бандит, — протянув руки к капитану, закричала Ханна, и тот подхватил её, поднял и прижал к себе. — У меня все умерли, все-все, а этот, он отобрал меня у Мотла, держал в погребе всю зиму. А потом за мной пришли евреи, и он убил их.
— Понятно, — капитан с ненавистью посмотрел на лежащего на снегу разбойника. — Бедная крошка. Какой же сволочью надо быть. Так, Алексей! Девочку отнесёшь в землянку, скажи доктору, пусть займётся. Этого —допросить и в расход.
Через час в землянку к Ханне пришла мама. Она появилась ниоткуда, просто возникла из ничего, из воздуха.
— Что же ты наделала, деточка, — тихо сказала мама, — что же ты натворила!
— Молись, Ханна, — сменила маму старая Циля-Ривка. — Молись за этого человека, как все мы молимся за него каждый день.
— Гадина! — выкрикнул Ханне в лицо Сэмелэ. — Проклятая шикса, шайзе, дрянь.
Ханна рухнула на земляной пол на колени. Она внезапно поняла, поняла всё.
— Боженька! — взвыла Ханна и в отчаянии вздыбила руки к небу...
— Ты веришь в это? — десятилетний Лёвушка строго посмотрел на старшую сестру.
— Конечно, — Эстер кивнула. — Бабушке тогда не было и пяти. Она не знала, что немецкий и идиш настолько похожи.
—Я не про то. Ты веришь, что Бог услышал молитву, и Зимин исчез за секунду до залпа?
— Не знаю. Бабушка Ханна уже старенькая, иногда она заговаривается. А ты веришь?
— Я — да, — сказал Лёвушка. — Верю. Почитаешь мне бабушкины стихи? Про Зимина.
— Ладно, почитаю, — стихи старой Ханны Эстер знала наизусть:
СЕРГЕЙ УТКИН
Само собой
Рассказ
— Михалыч! Михалыч, открывай! Уснул ты там, что ли?! — невысокий мальчишка лет двенадцати сердито сплюнул на землю и в очередной раз пнул обшарпанную железную дверь с надписью «Котельная». Грохот удара разнесся по загаженному двору-колодцу старого дома, но никого этот шум не потревожил: уже несколько лет дом был расселен для капитального ремонта. Уцелевшие стекла окон дома уныло отражали серый сентябрьский вечер и мальчишку, разъяренно барабанящего в дверь. На фоне облезлых стен был особенно заметен аккуратный серый костюмчик мальчишки, модный свитер под пиджаком и новенькие красные резиновые сапожки. Впрочем, правый сапожок уже утратил первоначальный блеск от многократных столкновений с ржавым железом двери.