— Это хорошо, — кивнул головой Петька.
— Только похоже, Витек, что вскоре мы тут с тобой вдвоем останемся, — добавил Михалыч.
— Это почему же? — встрепенулся Витек.
— Да вот нашлась для Петьки опекунша, к себе жить зовет.
— Сплюнь, а то сглазишь, — полушутливо попросил Петька, набивая рот булкой с колбасой.
— А тут плюй, не плюй — все едино, — засмеявшись, отмахнулся Михалыч. — Поверь мне на слово, Петька будешь ты через месяц жить в барских хоромах, ходить в школу и забудешь напрочь про нашу подвальную жизнь. Небось, даже не узнаешь при встрече, а?
— Не боись, узнаю, — усмехнулся и Петька.
— Зато я тебя вряд ли узнаю — оденешься по-человечески, подрастешь...
— А что, сейчас разве плохо растет? — каким-то очень безразличным голосом спросил Витек. Петька стрельнул глазами в его сторону, но ничего не сказал.
— Дак когда питаешься через пень-колоду, то какой рост? — ничего не заметив, продолжал разглагольствовать Михалыч. — Для нормального роста ребенку...
— Нормальное питание, — раздраженно оборвал Михалыча Петька. — Знаю, слышал уже сегодня.
— Ну и ладно, коли слышал, — миролюбиво ответил Михалыч. — Ты, Петька, не сердись. Я ж не со зла... Давай-ка вот чайку горяченького хлебни, а мы с Витьком по граммулечке за твое будущее выпьем! Не возражаешь?
— Ну, если за будущее... — не поднимая глаз, пожал плечами Петька.
— Вот и славно! — шумно обрадовался Михалыч и выставил на стол убранную бутылку. Витек тут же охотно подставил стакан.
«Граммулечкой» дело не кончилось. С тостами за Петьку, за его приемную мать, с шутками Михалыча и под одобрительный Петькин смех мужики усидели литровую бутылку водки. Щуплый Витек явно переоценил свои возможности и вырубился прямо за столом, уткнувшись лбом в столешницу. Изрядно захмелевший Михалыч оттащил приятеля на топчан и виновато оглянулся на Петьку:
— Придется тебе сегодня на диване спать. Витек с него просто свалится, а тебе спать рядом с пьяным не годится.
— Ладно, не расстраивайся, переночую как-нибудь. — Петька, дурачась, плюхнулся на диван, устроился поудобнее.
— Вот и славненько. А утречком я еще одну лежанку сооружу...— Михалыч подвинул Витька ближе к стенке, сам улегся рядом с приятелем и почти сразу захрапел.
— Само собой, — тихо отозвался Петька.
Некоторое время он лежал на спине, заложив обе руки за голову, и задумчиво смотрел в потолок, прислушиваясь к дыханию мирно спящих мужиков и давно ставшему привычным равномерному гудению газового котла. Никогда не выключающийся светильник аварийного освещения равнодушно освещал щуплую фигурку мальчишки. Стрелки на круглом циферблате висящих над дверью в операторскую часов мерно отмеряли минуту за минутой. Минутная стрелка успела сделать почти полоборота, когда Петька вдруг резко сел на диване и начал торопливо обуваться, стараясь не шуметь. Новенькие сапожки туго влезали на толстые шерстяные носки, и Петька тихонько шипел от досады. Обулся, встал, тихонько подошел к топчану и с минуту задумчиво постоял над безмятежно храпящим Михалычем. Затем крадучись двинулся к плитке. Сорвать с вентиля шланг было делом нехитрым, и через пару минут вонючий газ с шипением начал расползаться по комнате. Стараясь не дышать, зажимая рот и нос руками, Петька пулей проскочил к двери, не обращая внимания на заворочавшегося Михалыча. Выскочив в коридор, Петька тут же захлопнул дверь и не без труда задвинул массивный засов.
— Петька!.. Кха!.. — сдавленный голос Михалыча еле доносился через дверь. — Петька, ты где?
Дверь дрогнула от массивного удара — видимо, Михалыч попытался весом своего тела высадить засов, но тот был рассчитан на гораздо большие нагрузки.
— Петька, открой! — кашляя и задыхаясь, забарабанил кулаками по двери Михалыч. — Петька, ты что?
— Прости, Михалыч, но... — Сипло проговорил Петька, и голос его дрогнул. Уткнувшись лбом в холодное, равнодушное ко всему железо двери, Петька быстро заговорил, словно боялся что его перебьют: — У меня нет другого выхода. Я не хочу опять в институт. Я не урод, я просто не могу вырасти. А меня двадцать лет в стеклянной клетке! И каждый день уколы, анализы, процедуры! Я сбежал, два года жил у одной тетки, а потом она меня опять в институт поволокла!
— Ты это взаправду, Петька?
— Само собой, Михалыч, само собой, — тихо отозвался мальчишка, поднимая мокрое от слез лицо. Задыхающийся Михалыч сквозь шум в ушах расслышал дробный топот маленьких ног, потом хлопок и скрежет еще одного засова — Петька запер наружную дверь, отрезая все, даже самые ничтожные, шансы на спасение. «Витек-то был прав!» — вдруг осенило Михалыча, и эта мысль стала последней в его жизни.