«И во веки веков, и во все времена // Трус-предатель всегда презираем. // Враг есть враг, и война все равно есть война, // И темница тесна, и свобода одна, // И всегда на нее уповаем...»
В этом отношении детская литература принадлежит Культуре в общечеловеческом смысле этого понятия (культура как атрибутивный признак существования социосистемы, то есть сообщества разумных), в то время как «взрослая литература» принадлежит частным культурам, то есть она исторически, социально (и так далее) обусловлена.
Эта «взрослая» литература «бьется» на элитарную и массовую (деление гораздо более общее, нежели общепринятое — на художественную и публицистическую или, еще того хуже — на развлекательную и серьезную){5}.
И та и другая «взрослая» литература решает три социальные задачи: «раскрывает глаза на», то есть ярко и образно отражает проблемное настоящее, «завершает гештальт», то есть дописывает, переписывает, переформатирует прошлое, и создает образ, еще не существующего, но витающего в воздухе, то есть сочиняет Будущее.
Эти задачи соответствуют трем основным базовым процессам, протекающим в обществе: сохранению культуры, развитию культуры, ароморфозу культуры (под «ароморфозом» мы здесь понимаем спонтанное изменение, появление новых форм и сущностей, революцию в культуре).
Об элитарной литературе (во всяком случае, о русскоязычной элитарной литературе) в логике поставленных в начале статьи проблем сказать просто нечего. На актуальные вопросы она не отвечает, поведенческих паттернов не транслирует и общественные запросы не удовлетворяет. Просто потому, что ее почти никто не читает. В том числе — и элиты. Или даже прежде всего — элиты.
В обществе, в котором до любой революции далеко, у людей определенной специфической группы принято и престижно публиковаться в малотиражных «толстых» журналах и принимать в них традиционные литературные позы, изучать образцы прошлого и ругать настоящее, как не соответствующее высоким идеалам литературы и образования. Гуманитарная интеллигенция сегодняшней России как раз и уповает на прекрасные воспоминания и занимается «литературной археологией», за что ей спасибо, потому что культура таким образом сохраняется, а преемственность поколений ее потребителей не разрывается. Однако в деятельностную «рамку» высокая литература не выходит и, по сути, представляет собой рафинированную и очень скучную игру для взрослых. Для весьма специфического взрослого «комьюнити».
Среди массовой литературы принято выделять в самостоятельные «жанры» детектив и фантастику (ни первое, ни второе жанром не является, но для нашего рассмотрения это не принципиально). Также отдельной строкой учтем публицистику, тем более что именно в России книги non-fiction регулярно возглавляют списки бестселлеров. Выключим лз рассмотрения такое специфическое «блюдо», как «женский роман» (о причинах популярности этого жанра надо спрашивать психиатров и сексопатологов, к социальным проблемам тема не относится).
Сразу же отметим, что литература, обращенная «в сегодня», даже очень массовая и успешная, обладает очень слабым трансляционным потенциалом. Связано это с заполненностью соответствующих областей информационного пространства. Книга В. Пелевина «Generation P» весьма точно отражает политтехнологические реалии конца 1990-х годов. Как выразился один из профессионалов в этой области: «дотошный и занудливый производственный роман». Нет никакого сомнения, что «Generation P», появись оно лет на десять раньше, самым активным образом участвовало бы в построении «посттоталитарной демократии» в России: из этого текста пришли бы узнаваемые фигуры акторов, «коронные» фразы, паттерны делового и личного поведения. Но на рубеже веков политтехнологическая «ниша» была уже застроена, и роман смог только отразить ее в зеркале, в меру кривом, в меру магическом.