— Фермина! Ничего себе имечко! Фермина!
Они остановились под аркадами возле дивного магазина игрушек, что на пересечении улиц Лувра и Риволи. Мальчик, как и полагается детям, неотрывно смотрел на витрину. Пришлось зайти в магазин. Гюстав удивился: ребенок решил купить маленький флаг — кусок набивного шелка, приклеенный к железному стержню. «К какому маскараду готовится этот малыш?» Вот уж воистину, взрослые ни в чем не смыслят.
На следующий день после возвращения, когда началась перемена и в парке показалась матушка Долорэ с племянницами, Камий Мутье вышел со двора, сердце его бешено колотилось. Оказавшись вне поля зрения надзирателей, он рванул с места и, словно прекрасный рыцарь, одетый в цвета своей дамы, промчался перед Ферминой, держа в руке маленький колумбийский флаг, развевающийся на ветру!
— Смотрите, — воскликнула девушка, — флаг моей родины!
Камий Мутье вернулся и пролепетал:
— Я хотел отнести этот флаг Пакито. Мадемуазель, где же он? — он не дождался ответа. Это было уже слишком для храброго сердца. Он бежал прочь.
Таково было великое приключение, пережитое им в этом году.
XVII
Сантос Итурриа вернулся после Троицы весь сияющий. Обычно он не уезжал на каникулы, и в день отъезда все ждали, когда же он начнет вопить в окошко приемной. Казалось, ему вообще не нужны выходные, вполне достаточно ночных вылазок в компании негра. Но в этом году перед каникулами на Троицу он прилагал все усилия, дабы получить разрешение на отъезд. И ему-таки удалось раздобыть приглашение от молодого секретаря мексиканской миссии, с которым они познакомились на Монмартре.
Жоанни Ленио был относительно себя прозорлив; он же сказал, что не сразу все понимает, ум у него медлительный. Поэтому, когда на следующий день после возвращения он повстречал в проходе Сантоса и тот сказал ему: «Малыш Ленио, вы мешаете нам обоим», — он не сообразил. Ему надо было увидеть.
И он увидел.
— La chica будет через минуту, — сказала матушка Долорэ, встретив Жоанни. Тот спокойно ответил:
— Да. Она в грабовой аллее со старшим Итурриа.
— Ах, в самом деле? — безразлично сказала матушка Долорэ.
Пилар метнула на него сосредоточенный взгляд, в котором мерцал черный огонь. Маленькая девочка обо всем знала? Может, она его пожалела. Этого еще недоставало!
— Когда вернется, передайте, что я жду ее на террасе.
И он стал подниматься. Через несколько минут Фермина Маркес была подле него. Он с ней не поздоровался. Вместо этого театральным жестом указал на Париж, иначе говоря, на сероватую дымку, что виднелась на горизонте.
— Благодаря мне подобным данный город достоин именоваться Городом Света. Вы это осознаете?
Она ничего не ответила.
— Вы это осознаете?
Поняв, что она решила молчать, он повернулся к ней и открыл высочайшую истину:
— Я гениален.
Она ничего не сказала. Она ожидала иной сцены. Она даже почувствовала облегчение, понимая, что события принимают такой оборот. А он — он глядел на нее хладнокровно, как никогда прежде. Он даже мог без всяких восторгов смотреть ей в глаза. Ему казалось, он наделен такой красотой, рядом с которой красота девушки попросту исчезала.
— Когда я говорил, что тружусь, потому что хочу нравиться вам или еще какой-нибудь женщине, это была неправда. Я солгал! Я работаю для себя. У меня такие амбиции, что удовлетворить их может лишь уверенность в вечной славе. Правда, меня удивляет, как вы раньше не поняли, что общаетесь с гением.
Он ухмыльнулся, затем продолжил уже спокойнее:
— Тут, действительно, легко обмануться. Особенно в моем случае, поскольку я наделен одной только гениальностью и лишен всего остального, всего наносного, как говорится; лишен всякого блеска, не умею построить беседы, не умею вращаться в обществе, в конце концов, я лишен рассудка! Да, я один на один с ношей гениальности, сравнимой с огромной горой — горой обрывистой, черной и слишком суровой на вид, чтобы вы, мадемуазель, могли на нее глядеть. О, дослушайте, я не скажу ничего, что могло бы вас ранить. Давайте присядем.