Выбрать главу

А, кстати, месье Итурриа-старший тоже приходил. Сантос — вы так его называли. Он приходил, подождите-ка… года два назад, в 1900-ом; тогда была еще Выставка, черт ее подери! Он даже провел здесь со мной целых два вечера. В первый день он пришел с женой. Красивая женщина, они с месье Итурриа — Сантосом — поженились, светловолосая такая, немка, мне кажется. Покинув Сент-Огюстен, оба брата отправились ведь учиться в Германию… Красивая женщина, ничего не скажешь! Хорошая пара… Он сказал, отец стал военным министром у них на родине, в Мехико. Нисколько не удивлен: люди порядочные, эти Итурриа, образованные! Такие нам нужны сегодня во Франции. Не то чтобы их недоставало. Просто на заслуги никто больше не обращает внимания; теперь деньги всем заправляют. Так что будете вы порядочным или не будете, если у вас есть экю… Чему учили в Сент-Огюстене, это как раз не придавать значения деньгам. Для нас деньги были лишь средством воспитать хорошего человека. Поэтому вас воспитывали сурово. И были порой даже слишком строги; они ведь могли позволить вам свободно носиться туда-сюда по всему парку. Правда, вы не очень-то стеснялись, без дозволения бегая подымить, вы сами да ваша чертова банда сорвиголов!.. Видите ли, в конечном итоге, лишь дисциплина воспитывает мужчин — мужчин настоящих, как те, что были в мои времена. А эти нынешние буржуа подобны рабочим, что выиграли большой куш в лотерею и думают только о том, как бы попировать…

Я рассеянно слушал этого добродушного человека. Смотрел на простиравшийся перед нами двор. Теперь это было лишь поле высокой травы, где колыхались на ветру легкие колоски. Тоненькие стебли проросли среди гравия, прекрасного гравия долин Сены, гладких камушков с прожилками дивных оттенков. А поверх них глядел я на парк; конечно, природа нарушила прежние его очертания; но как далеко зашло запустение? Мне хотелось увидеть это прямо сейчас.

— Пойдемте, месье! Вижу, я уже порядком наскучил вам своей болтовней. Оставляю вас, чтобы вы могли пройтись тут один; так будет лучше, не стану мешать. Все открыто, можете оставаться, сколько душе угодно. Когда соберетесь обратно, я буду у себя.

Мне нравился сентиментальный тон былого вояки. Он понимал, что означает посещение коллежа для одного из прежних воспитанников; грустная и мечтательная речь была осознанной. А больше всего меня восхищала последняя фраза: «Не стану мешать».

И, в самом деле, я не знал, откуда начать. Я осматривал все, как попало, беспрестанно возвращаясь туда, где только что проходил. Плиты центральной лестницы у террасы распались. Ветви больших деревьев, которые годами никто больше не обрезал, разрослись в разные стороны. Аллеи заполонил мятлик. Возле приемной из больших кадок с апельсиновыми деревьями, куда его, вероятно, когда-то сажали, выбрался портулак, стелется и цветет теперь меж каменных плит.

Я сел на прежнее место в классе. Время — вещь фантастическая! Ничего здесь не поменялось; разве что больше пыли на партах; и все. И вот я здесь, став мужчиной. А что, если, прислушавшись к тишине, я различу по ту сторону лет минувших далекий гул, голоса и шаги… Что, если воспитанники времен моей юности вдруг войдут в класс и я, очнувшись от шума, увижу перед собой учебники и тетради… «Многие умерли, месье, многие умерли».

Я возвращаюсь на солнышко, в парк. Деревенские мальчишки, швыряя камни, разбили несколько витражей в церкви. Флигель, в котором жил старший надзиратель, совсем обветшал. Со статуи святого Августина на террасе слетела вся позолота. Я долго искал то место, где играли в теннис в эпоху Фермины Маркес, пришлось продираться сквозь заросли, которых, конечно же, тогда не было. Я вдруг заметил, что громко говорю в никуда: «А где же Фермина Маркес?» Да, что же с ней стало? Полагаю, она теперь замужем! И мне нравится думать, что она счастлива.

Я возвращаюсь на террасу. В той стороне — Париж, где вскоре я окажусь, — вдалеке от всего этого. Надо мной поют невинными голосами птицы, безразличные к смене режимов, они продолжают от лета к лету восславлять королевство Франции и, быть может, нахваливать, подобно постаревшему сторожу, навыки, что прививали воспитанникам в Сент-Огюстене.