Этот направитель дел людских сумел обратить невзгоды себе на пользу. Изгнание стало его учебой. Он умел наблюдать, извлекать уроки, исходить из реального положения дел. Непримиримый недруг арианства, он тем не менее выказывал сдержанность и такт в обращении с инакомыслящими, считался с их чувствами. Во всем сквозило обаяние его личности, он внушал безоговорочное доверие и уважение.
Авторитет его был огромным. Иероним пишет, что имя его известно повсюду, и восхищается его слогом, «обутым в галльские котурны: его непреложная вера, ревностная жизнь и могучее красноречие прославлены по всей Римской империи».
Иларий — образованный епископ. Древнееврейского он, правда, не знал, но греческий освоил во время изгнания. Он был весьма начитан в философии и сам мыслил оригинально и глубоко, хотя глубина у него не всегда сочетается с ясностью. Он особо стремится к добротному слогу, пишет взволнованно и лаконично, не чуждается красочности, но избегает патетики. Он заботится об архитектонике и завершенности своих произведений. Если ему случается увлечься и отступить от темы, он тут же приносит извинения.
Он мастер стиля и вместе с тем человек глубоко чувствующий, глубоко религиозный, духовность его раскрывается во всем напряжении, когда рассуждение завершается молитвой и являет нам облик служителя Божия. В теологические дискуссии он вступает крайне неохотно и лишь для того, чтобы протянуть через пропасть руку помощи. Знакомство с восточной мыслью позволило этому сыну Запада лучше понять, что Бог не объект, а субъект богословия. В осознании этого требования времени, прозвучавшего из Александрии и Каппадокии, — его немалая заслуга. Пожалуй, Августин несколько заслонил его, хотя явился вслед за ним и вдохновлялся его примером. Иларий заслуживает большей известности, ему необходимо воздать по заслугам.
В него нелегко вчитаться, но кто откроет его для себя, тот с Иларием уже не расстанется. Стиль и мысль — это человек, а человек перед нами неоценимый.
Господь вездесущ и сокрыт непроницаемой завесой тайны. Мы повсюду сталкиваемся с нею, но разум наш не в силах ее объять.
ИСПОВЕДАНИЕ ВЕРЫ
(из трактата «О Троице», 12, 52, 53, 57)
Сколько отпущено мне по милости Твоей жизни здешней, о снятый Отче, Господи всемогущий, столько не устану возглашать Тебя Богом и Отцом предвечным. Да не будет во мне смехотворного дерзновения судить о Твоем всемогуществе и о Твоих тайнах, да не поставлю свой слабый рассудок прежде истинного знания о Твоей безграничности и веры в предвечность Твою. Да не дерзнут уста мои утверждать существование Твое помимо Твоей Мудрости и Твоей Благости, помимо Слова Твоего, Бога единородного, Господа моего, Иисуса Христа.
Немощный и несовершенный язык человеческий да не помутит заложенное в природе моей знание о Тебе, ибо лучше тогда веровать в молчании, за недостатком словес. Если и мы влекомы внутренним побуждением к слову, мудрости и добродетели, то сколь же совершенней порождение совершенства Божия, Твое Слово, Твое Всеведение, Твоя Благость. И Он, Которому все это присуще, предвечно единосущен Тебе, рожденный от Тебя прежде всех век. Рождение же Его непостижно уму, лишь Ты, свершитель, ведаешь тайну сию; и вера наша в Твою безграничность пребывает нерушимой, доколе утверждаем, что Он родился прежде всех век.
Равно и в самой природе не ведаем причин, но зрим происшествия. И преступая за пределы своей природы, приобщаемся вере. Обращая слабые очи зрения своего к Твоим небесам, мыслю, что лишь Тебе подвластны они. Помышляя о круговращении звездном, о ежегодном возврате, о звездах весенних, о звезде северной и звезде утренней, о небесах, где расчислено всякое светило, открываю в мире небесном Тебя, Господи, непостижимого для рассудка моего.
Взираю ли на дивное волнение моря, и не только скрытая его природа, но и сама размеренность движения вод таинственна для меня. И все же сохраняю веру в благоустроение природы, пусть и не могу проницать за грань видимого. И за пределами моего рассудка открывается мне Твое присутствие.
Окидываю ли внутренним взором необъятные земли, приемлющие различнейшие семена в недра свои и скрытою силой дающие им рост, жизнь и умножение, а за умножением и утверждение на земле; и разум мой не в силах здесь ничего объяснить. Но в неведении своем я тем паче созерцаю Тебя, и отрешаясь от данной мне на потребу природы, постигаю Твое Присутствие.
Даже и сам я неведом для себя же; и чем менее ведаю о себе, тем более восхищаюсь Тобой. Я пользуюсь таинственным для меня устройством своего рассудка и духовной жизни; и всем этим я обязан Тебе, недоступному для понимания и по милости Своей наделяющего природу, нам на радость, глубоко сокрытым смыслом.
И вот я знаю о Тебе, не ведая о себе самом, и знание мое благоговейно; да не ослабит, во мне ничто веры в Твое всемогущество, державное и непостижное. И так же не дано мне постигнуть происхождение Твоего Единородного Сына; да не восхочу встать судьей над Создателем и Богом моим.
И молитвенно прибегаю к Тебе: сохрани же в неприкосновенности мою благоговейную веру и даруй мне прояснение о знании моем, дабы я твердо хранил обретенное и блюл бы исповедание символа веры в возрождение мое, ибо принял крещение во имя Отца и Сына и Святого Духа.
Позволь же чтить Тебя, Отца нашего, и Сына Твоего с Тобою купно; подай благодати быть достойным приятия Духа Святого, исшедшего от Тебя через Единородного Сына. Да будет свидетелем моей веры Тот, кто сказал: Отче! все, что имею Я, есть Твое, и все, что имеешь Ты, есть мое. Господь мой, Иисус Христос, Который в Тебе, от Тебя и одесную Тебя, Его же хвалим во веки вечные. Аминь.
Василий Великий
(†379)
Побережье Малой Азии было с давних пор заселено и освоено греческой культурой, но внутренняя часть земли Каппадокийской, нынешняя срединная Турция, оставалась захолустьем. Селения там были редки, нравы суровы, подобно тамошним долгим зимам. Край этот поставлял рабов, а не ученых. Афиняне насмехались над выговором и коверканой речью каппадокийцев. И сам Василий говорил замедленно, словно следил за своим слогом, выправленным в Афинах.
ХРИСТИАНСКАЯ КАППАДОКИЯ
Число христиан умножилось в этих краях с тех пор, как Григорий Чудотворец, ученик и друг Оригена, проповедал там Евангелие. С Г/ в. Кесария приобщилась к культуре. По примеру других городов она обзавелась своими театрами, банями и празднествами. Родовитые семьи посылали наиболее одаренных детей в школы. Так было с Василием и Григорием Богословом. Каппадокия с лихвой наверстывала свою культурную отсталость. Она одновременно подарила Церкви трех совершенно исключительных мужей: Василия, брата его Григория Нисского, и друга Василия Григория Богослова.
Василий с рождения был отмечен судьбой. Семья его была христианской уже не в первом поколении. Отец — почтенный ритор, мать — набожная женщина. Особенное влияние на ребенка имела бабушка, вдова мученика, и старшая сестра Макрина, святая.
По–видимому, Василий не был крещен в детстве. Крещение детей к тому времени вышло из обычая: по этому можно судить о некоторой религиозной вялости даже и в самых верующих семьях. Пылкость времен гонений несколько поугасла.
Старший сын был от рождения слаб здоровьем и окружен вниманием. Судя по всему, это был любимый ребенок. Одарен он был на диво. Сперва его обучал отец. Затем его отправили в Кесарию, где он и подружился с Григорием Назианзином (Богословом). Ученики в то время точно так же, как и потом, в Средние века, перебирались из города в город, из школы в школу. Василий проходил выучку у константинопольских, затем у афинских педагогов; в Афинах, где царила универсальная ученость, юный каппадокиец мог восхищаться великолепием Парфенона и мягким закатом античности. Дружба Василия и Григория крепла, по свидетельству соучеников, они стали неразлучны.