Тогда…
Она уже не помнила в который раз приходит в себя. Всё тело дрожало от холода, грудь стягивало спазмом, а голова пульсировала от полученных ударов. В том, что её оглушили, Гермиона не сомневалась, только вот о причинах своих мучений догадаться никак не могла. Её мучитель, или лучше сказать палач, сейчас ходила из стороны в сторону, ругаясь с кем-то по телефону, но разобрать хотя бы слово из её крика у Гермионы не получалось. Привязанные к стулу руки уже не слушались, и посиневшие от холода пальцы едва двигались, царапая старое древко. Вся одежда промокла насквозь и мерзко льнула к коже, охлаждая тело до нереальных температур. И если быть до конца откровенной, то уже хотелось просто сдохнуть. Девушка закашлялась, сплёвывая воду, что прежде успела неудачно вдохнуть. Её волосы, давно намокшие, неприятно липли к щекам, а одежду местами пропитала кровь. Это был её личный Ад наяву, которому, казалось, не было конца. — Ты очнулась?! Какая отличная новость, я думала, что ты уже сдохла! — радостный возглас резанул по ушам, когда эта сумасшедшая снова оказалась рядом. Она звала себя Беллой, несла всякий бред про предательства и подставы, делилась историей о том, как заказывала её отца, чтобы выманить Грейнджер на улицу в одиночку. А потом вдруг переключалась на другую тему и говорила с ней так, словно жалеет и ласкает ребёнка. Но каждый раз ласка её холодных пальцев и обещания, что никто её не обидит, заканчивались мёртвой паузой. Мгновением, когда в тёмных глазах мелькала бездна, и после появлялась сталь. И тогда включался душ над её головой, ледяной, почти обжигающий своим холодом, ударяющий прямо в лицо, потому что Белла всегда тянула её за волосы, чтобы рассмотреть лучше. И сейчас, чувствуя когтистые пальцы в своих волосах, Гермиона уже предчувствовала повторение этой пытки. Она сильнее стиснула челюсть, стараясь сдержать стоны, что рвались наружу. — Зря ты пряталась так долго. Твоего деда это не спасло от меня. И ты не спасёшься. А могли бы отделаться малой кровью. Все вы это делаете, постоянно от меня убегаете, презираете и используете. Вы сами заставили меня, понимаешь? Я не виновата! Чёрные глаза блестели верой и маниакальным желанием заставить поверить в её слова любого. Гермиона нервно сглотнула и промолчала. Удушающий ужас сжал голосовые связки, лишая всякого шанса вести переговоры. Да и с кем тут можно было разговаривать? Грейнджер давно поняла, что переговоры будут бесполезны, потому что сегодня её палач потеряла сама себя. А возможно, она потеряла себя уже слишком давно, чтобы хотя бы помнить о том какого это, быть нормальным. — О, моя милая Белла, не плачь. Слезы не придают тебе сил. Но я расскажу, как стать сильной, я научу!.. — её свободная рука поднесла тонкое лезвие ножа вверх. Гермиона вздрогнула всем телом, когда острый наконечник оказался слишком близко к её глазу, заставляя дрожать уже не от холода, а от паники. Пульс подскочил до звуковой скорости — ушах стоял беспрерывный гул, а картинка перед глазами потеряла свои чёткие очертания окончательно. Холод стали плашмя лёг на щеку, отправляя колючие мурашки до кончиков пальцев. Гермиона в ужасе вцепилась ногтями к промокшее дерево стула, такое же мокрое, как и она сама, с такой силой, что возможно по собственной воле ломала ногти. И эта боль отрезвляла, как назло, не позволяла провалиться в такое блаженное беспамятство. Жалостливый всхлип и скулёж оглушал, и Гермиона не сразу поняла, что издаёт эти звуки сама. Ей было до безумия страшно, хотелось сжаться до размера пылинки и просто раствориться, исчезнуть, а лучше — никогда не рождаться, чтобы не было ничего. Намного проще не существовать совсем, чем проходить эти круги ада снова и снова. И это казалось бесконечностью. — Они всегда будут делать это с тобой, пойми же! И никто тебя не защитит, даже Он! Тому будет всё равно, представляешь? Как бы ты его не любила, сколько бы чужих жизней не положила к его ногам, этого будет всегда недостаточно! — женщина хрипло рассмеялась, пока гладила ножом её щёку и шею. Гермиона дрожала всем телом, подобно неврологически больному человеку, судороги которого были бесконтрольны. Так её ужас смешивался с холодом, рождая что-то новое и совершенное безумное. Она уже не сдерживалась, позволяя слезам катиться по щекам, всхлипывая через сжатые зубы и ожидая очередного всплеска боли. Потому что так уже было. Потому что в этом была вся Белла, которая так заботливо ворковала, убирая прилипшие волосы с лица. — От-от-пусти… Хва…тит… — это было то немногое, что Гермиона могла себе позволить повторять, смаргивая влагу с ресниц. Это её останавливало, хотя бы на несколько секунд, когда Грейнджер могла не бояться. Белла снова замерла. Нож в её руке слегка вздрогнул и вновь замер на её шее, прямо там, где бился пульс и было больше всего царапин. Ох, сколько же мелких порезов эта сумасшедшая успела оставить. Белла резала везде: шею, плечи, особенно любила руки, но никогда не трогала лицо, словно избегая взгляда заплаканных глаз. И иногда Гермиона списывала это уже на собственное сумасшествие, ей казалось, что она тоже видела слезы в глазах напротив. Но сейчас чёрные зрачки уставились в пустоту. Белла смотрела перед собой, забывая о Грейнджер, почти не дыша и вспоминая о чём-то или о ком-то. И это было шансом, возможностью вдохнуть такой необходимый кислород полной грудью. Гермиона сделала шумный и нервный вдох. — Я не думала, что ты меня предашь, Цисси. Я тебе доверяла и защищала. А ты отняла его у меня. Мелкая сука! — дрожащая рука вцепилась в рукоять крепче, и лезвие резко прошлось по нежной коже шеи, вырывая очередной крик из связанной девушки и привлекая внимание обратно. — Ах, да! Ты всё ещё тут, моя дорогая. Мы же с тобой только начали развлекаться, так? Вдохни поглубже, — острые ногти врезались в затылок с новой силой, и ледяная вода снова ударила по лицу.