Когда сознание возвращается медленно, но ты уже знаешь, что там тебя не ждет ничего хорошего, открывать глаза не хочется. Гермиона сделала неуверенный вдох, понимая, что всё её тело уже не в состоянии терпеть эту пытку. Она снова ощущала присутствие этой женщины рядом, даже не открывая своих глаз. Она узнавала её запах! Как бы безумно это не звучало, но Грейнджер могла чувствовать этот запах смерти, что пропитал каждый миллиметр кожи. Это был её конец, и спасения, однозначно, не предвиделось. Мягкие прикосновения к собственному лицу казались фантазией, игрой разума, который хотел смягчить эту пытку хоть как-то, чтобы она продержалась чуть дольше. Интересно, по всем законам психологии, ожидал бы её стокгольмский синдром? Ведь она уже успела осознать, что Белла больна, она нездорова на всю голову. Но сможет ли когда-нибудь Гермиона её пожалеть? Она уже ничего не знала. Но сейчас жалела только саму себя. — Я помогу тебе, — дрожащий шёпот на ухо был неожиданностью, но очень скоро Гермиона смогла почувствовать, как чьи-то пальцы стали судорожно пытаться разорвать верёвки на её запястьях, а открыв глаза, увидела сверкающие новой волной безумия чёрные глаза Беллы, настойчиво пытающейся разобраться с путами, стирая собственные пальцы о жёсткую бечёвку. — Эти сволочи хотят повторить это. Этот процесс цикличен! Но, Белла, ты не должна такой быть! Белла, посмотри на меня! — холодные пальцы ногтями вцепились в щёки и заставили посмотреть в лицо своему лишённому рассудка мучителю. Гермиона слегка скривилась, когда ногти впились в её кожу, но не издала и звука, рассчитывая не спугнуть это тонкое наваждение у женщины. Это был её шанс, надежда освободиться хотя бы на мгновение, чтобы дать отпор, убежать, скрыться. Или убить саму себя: только чтобы остановить этот бесконечный ад. — Ты должна оборвать это. Не дай им сломать тебя и сделать такой. Белла, посмотри на меня! Видишь, во что они все тебя превратили? Я — это ты! Ты станешь такой, если не прервёшь это. Убей себя! Убей меня и разорви этот чёртов порочный круг, когда они заставят убивать тебя снова и снова! Держи! Держи его крепко! — дрожащие пальцы вложили ей в ладонь тот самый нож, что пытал её не один час, и Белла сделала шаг назад, лишь на мгновение сжав ослабевшие пальцы. Гермиона сидела в полном недоумении, смотря на переливающийся серебром в тусклом свете металл, чувствуя его вес в дрожащей руке. И вот он! Её шанс! Что-то в груди оборвалось, и на глазах выступили слёзы. Обида? Гнев? Ненависть? У неё не было времени, чтобы думать об этом. Но эта безумная женщина, что притащила её сюда, что мучила и измывалась, сейчас была беззащитна и сама дала ей в руки оружие. Гермиона вся сжалась, подобно пружине, сгорбилась, стараясь собрать в теле те остатки тепла, что ещё хранились в резерве внутри. Ей нужно совсем чуть-чуть, последний рывок, чтобы прекратить это всё. — Ну же, Белла! Ты станешь мной, если не остановишь их. Ей казалось, что кто-то нажал на спусковой крючок. Что-то щёлкнуло в её голове, и Гермиона сорвалась с места с диким криком, навалившись на тёмный силуэт с такой силой, о которой никогда не подозревала. С гулким грохотом они обе рухнули в образовавшиеся ранее лужи. Но больше Грейнджер не чувствовала холода. Больше не было мороза. Был только гнев, только ярость, что с опьяняющей скоростью струились по венам, наполняя её силой и желанием отомстить. Металл с неожиданной лёгкостью вошёл в податливое тело, и не было более восхитительного чувства, чем осознание собственного освобождения. Не будет больше боли! Не будет её слёз и ледяной воды! Она больше не тронет её! Девушка наносила удары снова и снова, пробивая грудную клетку с омерзительным хлюпаньем. Руки покрылись багровой жижей до середины предплечья, смешиваясь с собственной кровью. Это было погружение в самую тьму, когда из чистилища путь был только один — глубже в ад. Туда, куда не проникает ни один луч света. Девушка кричала от гремучей смеси, одолевающих её эмоций ощущений. Бессилие, усталость, ужас, боль и ярость — всё смешалось воедино. Эмоции, словно цунами, заволокли сознание и заблокировали все органы чувств. Гермиона остановилась только, когда иссякли силы, и всё тело заколотилось от перенапряжения, когда окрасившийся в бордовый скользкий и липкий кусок металла застрял в грудине. Грейнджер разрыдалась от облегчения и радости, сжимая рукоять крепче, сгибаясь над телом и не сдерживаясь больше ни на грамм. Её горло болело от крика, лёгкие выворачивало от разжигающего сосуды кислорода. Но её сердце пело от облегчения. На лице Беллы застыло восхищенное и счастливое выражение, а из померкших глаз, что смотрели в самую душу, скатилась пара последних слезинок. Это был конец. Гермиона скатилась в бок, упав навзничь, рядом с телом, в лужу из воды и крови, и просто уставилась в полоток над собой. Темнота и десятки труб в подвальном помещении напоминали клубок змей. Вокруг была тишина и только редкое эхо от музыки в заведении, что было высоко над ними. Адреналин схлынул так же быстро, как и поступил в кровь, и стало совсем хреново. Грейнджер закрыла глаза, ощущая гул в ушах и понимая для себя одно, даже если сейчас она сдохнет от бессилия — это будет счастливая смерть, потому что она успела освободиться.