- Не разговаривайте, вам сейчас вредно говорить. Операция прошла хорошо, Марат Германович не умеет делать операций плохо. Опухоль, которая мешала почкам, убрали, протоки прочистили, теперь осталось подождать две-три недели и посмотреть, как почки работают. Лежите и отдыхайте, это ваша основная работа на ближайший месяц.
Дмитрий устало прикрыл глаза. Раз так, то ему не мешает отдохнуть. Он медленно уплыл в сон, наступление которого не смогла остановить даже вездесущая боль, намертво сковавшая последнюю треть спины и даже то, что находилось ниже.
Первые после операции дни были полностью заняты болью. Боль, БОЛЬ наполняла все тело, сушила мозг, не давая ни о чем думать. Малейшее движение буквально переламливало тело, боль протекала по позвоночнику и взрывалась в голове. Но не двигаться вообще было нельзя. И чем дальше, тем больше хотелось пошевелить онемевшим телом, чтобы почувствовать вышедшие из повиновения руки и ноги или даже шею. И он шевелил, а потом кряхтел от боли во всем теле, волнами разливающейся от нижней части спины.
Временами медсестра Леночка ставила ему дурманящие уколы, от которых боль пряталась в дальних уголках тела, но не исчезала насовсем, при первой возможности переходя в наступление. Но пока она отступала, он забывался в коротком сне, чтобы затем вновь отдаться на немилосердную милость жесткой боли.
День незаметно перетекал в ночь, которая вновь сменялась в день. Страдая от боли, он не замечал их смены, равнодушно констатируя смену суток за окном.
Лена стала его связью с окружающим миром – передавала приветы от семьи – Катя не забывала, звонила, – радовалась ноябрьским морозам, говорила о впечатлениях от операции у врачей. А он лежал и мучился.
И наконец постепенно боль начина отступать, лишь временами возвращаясь, чтобы досадить напоследок. И Дима с облечением начал понимать, что, кажется, его черные дни постепенно отступают.
Сергеев заходил к нему часто, обычно во время перевязок, чтобы «посмотреть на творения своих рук», как он любил выражаться. Поначалу он торопился, шумно ворча на приходящую сестру, слишком медленно, по его мнению, снимающую бинты. Он все-таки опасался за итоги операции, хотя был уверен в положительном результате.
Со временем, однако, он приобрел вальяжный вид и даже начал вышучивать Леночку, которая заметно пополнела за это время. Ей тоже приходилось мало двигаться, постоянно находясь у больного.
Операция прошла успешно. А когда Диме сделали УЗИ и аппаратура подтвердила вывод Сергеева, тот объявил о своем выводе громогласно.
- Полежите у нас еще недели три, а потом в санаторий, - громогласно объявил он.
Дмитрий, счастливо улыбаясь, поблагодарил академика. На счет санатория он, конечно, перегнул. Санатории сейчас стоят тысяч тридцать – сорок, и то самые дешевые путевки. Но за здоровье спасибо. Он уже начал садиться, кряхтя от боли в задеревеневших мышцах.
Теперь ему осталось выздоравливать и крепнуть, моля Бога, что бы все было так, как обещал академик Сергеев.
А Сергеев не кривил душой. Анализы, УЗИ, томограф, внешний вид больного – все наперегонки сообщали об улучшении здоровья. А и то, болячку он из организма извлек и больной, еще не старый, сорока нет, стал крепнуть, приближаясь к своему генетическому оптимуму. До него он, разумеется, уже не дойдет, но приблизится и проживет еще лет тридцать, как минимум. Что же желать большего, люди не вечны.
Когда Дмитрий начал ходить, он явился к нему уже не как врач, а как заведующий отделением, т. е. администратор и с сопровождающим представителем бухгалтерии затеял деловой разговор.
Дмитрий, только что вернувшись с прогулки по слякотному саду – ноябрь ныне, как и все последние годы, напоминал осень, а не зиму, – встретил их широкой улыбкой. Сергеева он считал своим вторым отцом, что было близко к истине, хотя вторым отцом следовало бы считать Завалина, а Сергеева все же третьим. Впрочем, такой арифметикой Дима свою голову не грузил, не подозревая о роли в своей жизни одного из могущественных российских олигархов.
Улыбка мгновенно исчезла, когда Сергеев упомянул о финансовой подоплеке их визита.
Стульев в палате хватало и гости расселись, после чего представитель бухгалтерии начал деловито считать. За его словами так явственно слышался стук канцелярских счетов, что Дима потряс головой. Однако шутить на этот счет он не стал, благо тема была для него не очень веселая.
Представитель бухгалтерии, женщина лет под пятьдесят, сразу зарылась в бумаги. И пока Сергеев по старой привычке посмотрел на данные тонометра, она нашла нужную бумажку. Дождавшись мужчин, притихших и уставившихся на нее, она начала перечислять уже уставшим, несмотря на одиннадцать часов дообеденного времени, голосом: