Это казалось тем более возможным, что начало дебатов по вопросу вооружения Германии совпало с началом развязанной по инициативе Москвы войны в Корее. Многие на Западе не без основания видели в ней прообраз судьбы, ожидавшей и другое, разделенное роковой чертой противостояния мировых систем, государство — Германию. Германские газеты называли азиатский кризис «пробным испытанием» для центральной Европы. Западную Германию охватил апокалиптический страх перед возможностью «германской Кореи». Парламентарии носили при себе ампулы с цианидом, чтобы не попасть живыми в руки врага. Сам Аденауэр запросил для сотрудников своего аппарата двести автоматических пистолетов на предмет отражения атаки коммунистов. Согласно данным опросов, более половины граждан Западной Германии считали, что в случае перехода коммунистами границы союзники бросят молодую Федеративную республику на произвол судьбы.
Провозглашение Восточной Германии самостоятельным коммунистическим государством едва ли могло успокоить западных немцев. По словам сталинского ставленника, диктатора ГДР Вальтера Ульбрихта, опыт Кореи доказал, что «марионеточные режимы», вроде правительства Аденауэра, неспособны к самостоятельному существованию, а северокорейский вождь Ким Ир Сен указал путь к воссоединению Германии. «Если американцы в своем империалистическом высокомерии вообразили, будто у немцев национальное сознание развито хуже, чем у корейцев, то они предаются глубокому самообману».
Угрозы Ульбрихта, само собой, представляли собой не более чем похвальбу, но что, если бы он и впрямь попытался сыграть роль германского Ким Ир Сена, а его советские покровители попытались повторить корейский эксперимент в Германии?
Прежде всего, Ульбрихт не располагал такими возможностями, как северокорейский диктатор. Советы сколотили из восточногерманской Народной Полиции, полностью состоявшей из ветеранов вермахта, некое подобие вооруженных сил, но они никоим образом не могли сравниться с Народной Армией Северной Кореи, вдвое превосходившей южнокорейскую армию по огневой мощи. К тому же в Европе коммунистам пришлось бы иметь дело с куда более внушительными соперниками, нежели в избранной ими мишенью Корее. В отличие от Южной Кореи, Западная Германия была оккупирована сильнейшими мировыми державами, две из которых были географически близки к зоне оккупации. Федеративная Республика пока еще не имела своей армии, но ее внутренние и пограничные полицейские силы ничем не уступали Народной Полиции.
Для того чтобы акция, аналогичная корейской, могла привести к положительным результатам, Советам пришлось, не ограничиваясь политической и экономической поддержкой, принять непосредственное участие в боевых действиях — то есть сыграть ту роль, которая в Корее, после натиска генерала Макартура на реке Ялу, взял на себя красный Китай. Вздумай Советы бросить свои войска на Западную Германию в начале 1950-х годов, они столкнулись бы с большими трудностями чем в конце 1940-х, поскольку с того времени державы Запада, особенно Америка, существенно нарастили силы безопасности в регионе. Правда, теперь и Советский Союз обладал ядерными возможности, начав накапливать атомный арсенал после проведенного в 1949 г. успешного испытания бомбы. Хотя русские еще не располагали средствами доставки дальнего радиуса действия, их планы на случай войны предусматривали нанесение тактических ядерных ударов на поле боя, а стратегический — по тем объектам в тылу противника, какие окажутся в пределах досягаемости. Иными словами, в отличие от Корейской войны «европейская Корея» стала бы ядерной, с применением атомного оружия с обеих сторон. В итоге большая часть Европы, подобно Берлину в 1945 г., превратилась бы в руины, но в руины радиоактивные.
Теперь нам известно, что во время войны в Корее Сталин не строил планов силового воссоединения Германии. Но до самого смертного часа (к счастью, наступившего довольно скоро) он надеялся политическими средствами помешать становлению государства в той части Германии, которая находилась вне его контроля. Именно это явилось главной причиной появления нашумевшей мартовской ноты 1952 г., в которой СССР предлагал западным державам воссоздание германской армии и единой Германии при условии вывода с ее территории всех иностранных войск и полного нейтралитета страны. При этом Сталин вовсе не рассчитывал на одобрение своей инициативы хотя бы потому, что действительно нейтральную Германию считал слишком опасной. Ибо просто опасной ему виделась объединенная Германия, союзная с Москвой, но не контролируемая ею. В конце концов, перед нападением на Россию в 1941 г. Германия состояла в союзе с ней, а вовсе не с Западом. В действительности знаменитая Сталинская нота имела своей целью воздействие вовсе не на правительства Западных держав, а на общественное мнение в самой Западной Германии. Идея состояла в том, чтобы помещать формированию западногерманской армии и дестабилизировать правительство Аденауэра, предложив немцам взамен интеграции в западное сообщество заманчивую перспективу воссоединения нации. Этот несложный дипломатический ход мог сорвать вооружение ФРГ и привести к падению правительства Аденауэра, что стало бы для Советов крупной удачей.
Делая свое «предложение», Сталин пребывал в уверенности, что оно будет отвергнуто. Однако существовал краткий момент, когда оно вполне серьезно обсуждалось в дипломатических кругах Запада.
Но попробуем представить себе, чем могло обернуться воплощение Сталинской идеи в жизнь. Вообразим, что Германия объединилась не в 1990, а в 1952 году — и объединилась, не будучи членом НАТО, но в качестве «нейтрального» государства с самостоятельной армией. Как нам известно, некоторые западные лидеры, особенно Маргарет Тэтчер и Франсуа Миттеран, не испытывали особого восторга по поводу объединения Германии и в 1990 г. Они опасались, что новая страна может повести себя «безответственно», сорвавшись с якоря у Западного причала и отправившись в самостоятельное, весьма опасное плавание. Разумеется, такие опасения вызваны недооценкой того, сколь глубоко укоренились в Германии за последние сорок лет идеи мира и демократии. Однако в начале 50-х для внедрения подобных идеалов в массовое сознание прошло еще слишком мало времени, а потому Германия с возрожденной армией, но без тесных связей с Западом и впрямь могла представлять собой немалую опасность. Сталин не без оснований опасался возобновления «Drang nach Osten», однако этот «Drang» сильная и еще жаждущая отмщения Германия вполне могла бы повести в противоположном направлении. А то и в обоих направлениях разом, потому как умеренность никогда не числилась среди сильных сторон немецкой внешней политики. Существовала угроза не превращения «Холодной» войны в «горячую», а возобновления старого, уже затушенного пожара. Случись такое, и вполне возможно, что, дабы загасить пламя соперничества на арене «Холодной войны» пришлось бы вновь объединять усилия.
Хрущев в Берлине
Вышло так, что дипломатический гамбит Сталина был разоблачен слишком быстро, чтобы оказать серьезное воздействие на общественное мнение западной Германии, и Советы не смогли предотвратить состоявшееся в 1955 г. присоединение Бонна к НАТО. Еще до наступления этой даты Советы, разочаровавшись в попытках обрести рычаги влияния на Федеративную Республику, стали переориентировываться на экономическую и политическую консолидацию той части Германии, которая находилась под их контролем. Однако экономическая несостоятельность Советского Союза не позволяла ему превратить своего германского сателлита в достойного соперника Западной Германии. С годами экономическое отставание ГДР от ФРГ усиливалось, а политическая и культурная жизнь страны оставалась зажатой в жесткие тиски сталинской системы.