Перед отлетом Кеннеди в Вену Аллан Лайтнер, американский представитель в Западном Берлине, сказал президенту, что «Советы должны убрать руки прочь от Берлина». По существу именно так он и поступил. Поблагодарив председателя за «откровенность», он напомнил ему, что «предметом обсуждения здесь являются не только правовые аспекты, но и практические факты, оказывающие существенное влияние на национальную безопасность». Америка присутствует в Берлине «не по чьей-то милости», а потому, что «мы проложили туда путь в боях». Если США и их союзники покинут Западный Берлин, «Европа тоже будет оставлена. Таким образом, говоря о Западном Берлине, мы говорим о Западной Европе».
Ожидавший от Кеннеди хоть какой-то уступки, Хрущев рассвирепел и принялся, словно школьнику, внушать ему, сколь высокие ставки разыгрываются в Берлине. Он сказал, что бывшая нацистская столица «была самым опасным местом в мире» и, нагромождая метафоры, заявил о своем намерении «вскрыть этот нарыв, удалить эту занозу, вырвать с корнем этот сорняк». «Подписав мирный договор с Восточной Германией, Москва У«сорвет планы Западногерманских реваншистов, желающих новой войны...» Стукнув рукой по столу, он воскликнул «Я хочу мира! Но если вы хотите войны, это ваша проблема».
Несмотря на прием прописанных ему доктором в связи с болезнью Эддисона возбуждающих средств, Кеннеди сохранил полное спокойствие. « Это вы стремитесь форсировать перемены, а не я», — молвил он в ответ и мрачно добавил, что Америка не оставит Берлин, а если в результате Москва выполнит свою угрозу и заключит в декабре мирный договор с Восточной Германией, то для всех наступит «холодная зима».
В действительности зима грозила обернуться весьма горячей. Если бы Восточная Германия, заключив обещанный договор, вознамерилась в ознаменование этого события выставить Западных союзников из Берлина, дело грозило обернуться большой дракой. Хотя сам Кеннеди относился к Берлину двойственно и в приватной обстановке говаривал, что «весьма глупо рисковать жизнями миллионов американцев, отстаивая права на проезд по автостраде», он (как и Эйзенхауэр) не собирался упускать Западный Берлин из-под своего контроля. Президент скорее направил бы по этой автостраде войска, чем отдал город на милость коммунистам. Случившееся в Заливе Свиней не должно было повториться на берегах Шпрее.
С другой стороны, будь найдено по Берлину компромиссное решение, не принуждающее Запад бросить город на произвол судьбы. Кеннеди был бы готов его поддержать. Он даже сочувствовал Советам, столкнувшимся в Германии с постепенной утратой их вассалом наиболее динамичной и способной части населения с перспективой превращения ГДР из ценного приобретения в головную боль и обузу для Москвы. «Нельзя винить Хрущева за то, что он печалится по этому поводу», — заметил американский президент.
«Решение» Берлинского кризиса было найдено 13 августа 1961 г. Рано поутру восточногерманские солдаты и полицейские начали устанавливать проволочные заграждения вдоль разграничительной линии между Западным и Восточным Берлином, а очень скоро колючую проволоку сменили железобетонные блоки. Овеществленный символ Холодной войны обретал очертания на глазах изумленного и испуганного мира. Кажется, это был наиболее вероятный момент, когда достигшее крайней точки политическое напряжение могло вылиться в открытый конфликт.
На союзные державы оказывалось сильное давление: от них требовали принятия эффективных контрмер силового характера. Западноберлинцы, в том числе и энергичный молодой бургомистр Вилли Брандт, настойчиво требовали действий, заявляя, что размещенные в городе подразделения союзников должны немедленно разрушить ужасную стену, если потребуется, то с помощью танков. Неспособные сделать что-либо со стеной своими силами, граждане Западного Берлина в бессильной злобе атаковали расположенный в британском секторе, к западу от Бранденбургских ворот, советский воинский мемориал. Охранявшие его русские солдаты были бы разорваны толпой, если бы на выручку им — один из парадоксов того тревожного времени — не пришли воины английского гарнизона.
Если бы войсковые части союзников вняли яростным призывам жителей Западного Берлина и вправду решили помешать строительству стены, Советы ответили бы применением силы. Русские окружили Берлин армейским кольцом и привели ракетные войска в состояние полной боевой готовности. Они надеялись, что эти меры окажутся достаточными, чтобы предостеречь Запад от совершения каких-либо акций военного характера, как то нападения на стену или посылки войск через территорию ГДР. Но на тот случай, если предостережение не сработает, советские войска имели приказ не только сохранить в целости воздвигаемую стену, но и сокрушить гарнизоны союзников на всей территории западного анклава. Что вполне могло случиться, ибо силы стран НАТО в Западном Берлине не шли ни в какое сравнение со сконцентрированной в прилегающем к городу регионе советской военной мощью.
Однако державы Запада не имели намерения сносить Берлинскую Стену. В конце концов ее возведение отнюдь не принудило их покинуть Западный Берлин, а просто отгородило от него граждан ГДР. Вспомним, что президент Кеннеди никогда не предъявлял никаких претензий на весь город, вполне довольствуясь именно Западным Берлином (позднее, когда он произносил в этом городе свою знаменитую речь ему и вправду следовало бы сказать «Ich bin ein West Berliner»). Стабилизируя положение в Восточной Германии, Стена сулила некоторое смягчение взрывоопасной ситуации в Европе. Кроме того, хотя Западу и пришлось стать безучастным свидетелем возведения Стены, стыдиться ее следовало не столько ему, сколько самим русским и немецким коммунистам, вынужденным наглухо отгородить от мира свой «пролетарский рай», дабы его обитатели не разбежались кто куда. (Конечно, коммунисты ничего подобного не признавали и именовали Стену «антифашистским защитным барьером», утверждая, будто она служит исключительно интересам безопасности ГДР). Вскоре выяснилось, что Западу не приходилось и мечтать о лучшем пропагандистском приобретении — наглядном, овеществленном символе политического и морального упадка коммунистического лагеря. Как только в западных столицах оправились от вызванного самим фактом возведения Стены изумления, их преимущественной реакцией стало облегчение.
Разумеется, ни один западный лидер не признал, что сооружение Стены принесло ему облегчение. Громких высказываний, демонстративных жестов и призывов к солидарности с несчастными берлинцами имелось более чем достаточно. Западные державы выразили формальный протест своему бывшему союзнику. Президент Кеннеди направил вице-президента Линдона Джонсона в Западный Берлин дабы убедить граждан, что Америка с ними. (Правда сам Джонсон долго отнекивался, считая, что в Берлине чересчур опасно). Генерал Клэй, весьма популярный в Западном Берлине благодаря его твердой позиции в период блокады 1948—1949 гг., был отозван из отставки и послан в Западный Берлин в качестве личного представителя президента США .
Направление в город Клэя оказалось, пожалуй, слишком демонстративным актом, поскольку тот вознамерился показать, что США намерены использовать все свои традиционные права, невзирая на наличие Стены (которую он страстно надеялся разрушить). Когда пограничники ГДР стали требовать у американцев паспорта для въезда в Восточный Берлин, он направил на контрольно-пропускной пункт «Чарли» армейские джипы, дабы они прорвались через границу силой. За ними к пропускному пункту подошли десять танков М-48. Увы, Советы ответили тем же. Несколько часов машины стояли дулом к дулу, разделенные одним лишь хрупким шлагбаумом. Все орудия были заряжены и готовы открыть огонь. Американский начальник поста впоследствии вспоминал, что беспокоился «как бы у кого-либо из солдат не сдали нервы, и он не начал пальбу». Спустя семнадцать часов, на протяжении которых ходили слухи, что вот-вот разразиться бой, хотя активность проявил лишь торговец солеными сухариками, бойко продававший свой товар танкистам и с той, и с другой стороны, из Вашингтона поступил приказ отойти. И снова русские ответили тем же.