Как изменился Лондон сейчас, когда бомбежки прекратились. Милли как будто вновь задышала полной грудью. Закончился этот беспросветный ночной ужас. Светомаскировка пока обязательна, но зато они могут оставаться у себя в квартире. Точнее, она остается. Редж теперь часто дежурит в своем отряде. В Гражданской обороне сплошь старики, так что Редж там самый крепкий и дееспособный. Его повысили, так что он постоянно пропадает на дежурствах.
Милли тоже занята. По будням она теперь ведет бухгалтерию для нескольких местных магазинов. А еще пошла добровольцем в качестве водителя «скорой помощи», поэтому вечерами и по выходным колесит по Лондону. Она одна из немногих женщин-добровольцев, которые умеют водить автомобиль, научилась на ферме у дедушки. В Лондоне-то машины только у дам из высшего общества, вот Милли и оказалась неожиданно в новом окружении, среди женщин, которые выросли на Итон-сквер, а лето проводили на юге Франции.
Однажды ночью она оказывается на дежурстве в паре с Джулией Энсли и в полумраке машины рассказывает ей о Беатрис и о том, где та живет в Массачусетсе.
– О, в Бостоне чудесно, – говорит Джулия. – Я уверена, о ней чертовски хорошо заботятся.
– Да, – отвечает Милли. – Конечно, ты права.
– Но, наверное, очень тяжело, – продолжает Джулия, – быть так далеко друг от друга. Мой жених где-то во Франции. Бывает, ночами я просыпаюсь, потому что слышу его голос. У тебя так бывает?
– Нет, – говорит Милли. – В начале было. Но я не знаю, какой у нее теперь голос.
Она замолкает и смотрит в окно, но видит только свое отражение. С чужими легко разговаривать. Реджу она редко говорит что-то подобное. Милли закуривает сигарету и опускает стекло, выдыхая дым.
– Дело не только в голосе, – продолжает она, однако не в силах говорить дальше.
Ее самый большой страх, что она не узнает дочь, когда та вернется домой. Она слышала про матерей, дети которых прошли мимо них, вернувшись. Что это за мать, думает она, которая не узнает собственного ребенка. Милли гасит сигарету в пепельнице.
– Ладно, хватит. – И поворачивается к Джулии: – Давай поговорим о чем-нибудь другом.
Почти каждую ночь Редж остается на заводе. В те дни, когда дежурит, сразу после окончания смены он переодевается в форму и патрулирует территорию. Маршируя, вспоминает те крохи немецкого, что знает; их учили немецкому на случай, если призовут в солдаты. Но он остается на заводе, даже если не нужно дежурить, а Милли говорит, что ему нужно быть на службе почти каждую ночь.
В такие вечера он идет в паб с парнями, а потом возвращается в казармы. Ему нравится спать на верхней койке, там он, расслабившись и слегка навеселе по возвращении, частенько пишет письма Беатрис.
Беатрис, дорогая моя. Как же я хочу тебя увидеть. Как хочу познакомиться с девушкой, которой ты стала. Помнишь, как я читал тебе книжки и укладывал спать? Наверное, сейчас ты уже слишком взрослая для этого.
Он не представляет, каково это будет, когда она вернется домой. Он волновался, как там девочка освоится в Америке. А теперь уверен, что она никогда вновь не привыкнет к здешней жизни.
Он не отправляет эти письма. В утреннем свете за чашкой кофе перечитывает их и видит отражение своей слабости на этих страницах. Тень того, кем он был прежде. Редж не хочет, чтобы Беатрис знала о существовании этого человека. И он сжигает письма, растирает пепел в прах. Однажды утром, набравшись смелости, он пишет Итану Грегори и просит ответить на адрес завода. Говорит, что Милли беспокоится за Беатрис. Пересказывает некоторые истории, которые они слышали про детей, отправленных в деревню. У нас есть сбережения, чтобы компенсировать все ваши дополнительные расходы, пишет он, хотя это неправда. Нет у них никаких сбережений. Редж почти не рассчитывает на ответ.