Павлов этот случай не помнил, хотя и ходил с Бедовым в штурманский поход, но, зная неписаные законы кают-компании, рассказчику не мешал, а когда тот просил поддержки, утвердительно кивал.
— А ты говоришь «супчик»! — не успокаивался Белов. — Привереда ты, Иван Иванович. Бедная твоя женушка — достается ей, бедняжке!..
Офицеры дружно рассмеялись. Жена щупленького механика была женщиной габаритной, на голову выше супруга и шире в плечах. Совсем не трудно было догадаться, кому из них при случае достается.
— Раз уж вы меня «супчиком» укоряете, расскажу и я вам историю… — Механик отправил в рот румяную картофелину и стал прицеливаться и следующей. — Ходили мы с визитом в одну страну… Пришли мы, значит, все честь честью, то да се. Короче, пригласило тамошнее Общество дружбы наших моряков в ресторан. Дело было днем. Банкетный зал — такой: под старину, мореным дубом отделанный — зафрахтовали только для нас. Хозяева обещают: «Обедом угостим — ахнете!» В общем, презент нам подготовили. — Механик интригующе помолчал, занявшись бараниной, шпигованной чесноком. — Так на чем это я? Ах да. Вижу: тащит их сияющий шеф-повар самолично большую супницу, а вокруг официанты суетятся. У всех улыбки до ушей — знай, мол, наших! Аппетит у меня разыгрался. Потираю руки, жду — как-никак, первый раз за границей. Ну, думаю, отведаю заморских яств. Шеф-повар этаким театральным жестом поднимает крышку и… что такое? Что я вижу?! Наши родимые, наши неизменные, наши непревзойденные… «Шти»!
— Суточные?.. — насмешливый вопрос донесся из той части стола, где обычно садятся лейтенанты.
— Захотел! — с пафосом воскликнул механик. — Самые что ни на есть общепитовские. Из прошлогодней капустки.
— Презент! — сочно хохотнул корабельный ракетчик. — А на второе чем вас удивили?
— И на второе, и на третье было что-то «а ля рюс». С квасом. Но не это главное. Здорово они пели ваши песни. Один я молчал.
— На «шти» обиделся?
— Зачем? Слов не знал… Толстенький господин мне в грудь тычет, потом на рот показывает. А я ему на свои уши. Мол, медведь на ухо… Зато гопака я им выдал, аж стены дрожали! Мой толстячок долго хлопал в ладоши и кричал в упор: «Ша-ай-ба, ша-ай-ба! Мо-ло-дес!» Все-таки принял меня за глухого.
Как Иван Иванович пляшет, было доподлинно известно. На всех вечерах в Доме офицеров он с супругой неизменно брал призы. Она горделивой павой семенила посреди вала, а он вертелся вокруг нее чертом и выкидывал такие коленца, что зрители диву давались.
— Все это очень интересно, я бы сказал, поучительно, но послушайте… — Белов отодвинул стакан с недопитым компотом подальше, вытер салфеткой рот и только приступил к следующей истории, как в иллюминаторах показался берег, приближавшийся с каждой минутой. Офицеры, к немалому сожалению, вынуждены были покинуть насиженные кресла, так и не дослушав очередную беловскую быль-небылицу. Корабль подходил к гавани.
Швартовка! Какое умение, какое чутье, какой глазомер нужны командиру, чтобы провести ее с одного захода и застыть у стенки точно на своем месте! Как сильно и в какую сторону дует ветер, тесно в гавани или просторно, хорошо видно или плохо — все это на редкость изменчиво, зыбко, однако в считанные мгновения надо найти единственно верный ответ: где сподручнее отдать якорь, как ходко и каким курсом двигаться к берегу, чтобы не было опасности ни тебе, ни другим. Во всем нужна золотая середина, и угадать ее — чистейшее командирское умение.