Твой Сашка».
«24 января.
Сегодня улизнул-таки с утра пораньше в фотокомбинат, но, увы, выходной день — вторник. В немом бешенстве постоял у двери минуты две и высадил бы ее непременно, не стой рядом со мной солидный подполковник. Завтра пойду снова.
Татьянка, когда я получу письмо?
Единственное, что спасает меня в эти дни, — прекрасная, теплая, по-настоящему весенняя погода. Даже снег на солнце тает — такая теплынь. Днем, если случится свободный часок, люблю уходить в сопки, люблю быть с ними один на один. Тогда мне кажется, что в целом мире нас только четверо: сопки, ты, я и наша любовь. А что со мной будет весной? Буду скитаться в сопках, лежать на диких камнях, и смотреть в небо, и слушать песни жаворонка. Прошлым летом я впервые услышал их здесь, услышал случайно. Теперь я буду ждать этих песен. А еще весной, как только сойдет здешний небогатый снег, я уйду за подснежниками… Потом, недели через две-три, в сопках зацветут тюльпаны, а летом в лесах я буду собирать ландыши…
Первый месяц этого года уже кончается. Медленно в жизни идут только дни, месяцы — быстрее, еще быстрее — годы. Но мы с тобой… давай не будем считать жизнь годами. Для нас скоро пусть не будет времени, пусть будет просто жизпь.
Пусть будет просто жизнь… «И не нужно мне лучшей удачи, лишь забыться и слушать пургу… Потому что без этих чудачеств я прожить на земле не могу».
Так сказал Серега Есенин. Я был чудаком. Я даже остался им чуть-чуть… Татьянка, родная, делай из меня человека. Я уже почти человек с тех пор, с тех недавних пор, когда понял, кто для меня ты. Пусть я останусь до конца немного сентиментальным, пусть. Не такой уж это большой порок…
Могу тебя обрадовать: я уже начинаю понемногу свыкаться с этой жизнью. Скоро совсем войду в колею и тогда снова займусь своими брошенными на время книгами: Ленин, Кант и Фейербах…
Ничего: «все еще будет…». Напиши мне это стихотворение. Я помню всего две строки, а оно мне так нравилось, когда ты его читала. Напиши, родная моя!
На сегодня кончаю. Главное — вовремя кончить. А то опять растравлю свою грешную душу воспоминаниями…
Твой Сашка».
Знаешь, о чем я думаю после этого письма? Что имел ты в виду, когда звал Татьянку «делать из тебя человека»? Откуда твое сомнение в праве называться им? А может, ошибаюсь, может, нет сомнения, а есть просто порыв к ней, к любви, такой любви, что сам себе рядом с ней показался меньше малого зернышка, которому так еще долго тянуться до неба?
Не знаю…
Но вот строки ее ответа — взгляни, она и не ведает о своей высоте, она сама чувствует себя всего лишь каплей. Только разве дано знать капле о главном ее назначении — напоить зернышко и вместить в себя небо с его высотой, простором и светом?
«Саша, любимый… Опять письмо от тебя, и опять у меня отличное настроение.
Не слишком ли ты большую ответственность возлагаешь на меня — сделать из тебя человека? Милый мой, ну зачем так? И еще, почему ты считаешь сентиментальность пороком? Тогда это у меня самый большой порок, особенно последнее время. Нет, я не согласна с тобой. Не люблю людей черствых, бесчувственных, я их просто не понимаю.
Ты просишь написать то стихотворение… Я рада, что ты тоже входишь в число поклонников таланта Вероники Тушновой — это ее стихотворение:
Понимаешь, все еще будет…
Письмо еще несет тебе желанную эту строку, а ты не дожидаешься, ты пишешь.
«26 января.
Любимая, здравствуй!
Сейчас нахожусь под впечатлением только что кончившегося комсомольского собрания. Первый раз чувствовал такой оживленный бой мыслей. Причиной этого было обнародование ответов на недавно проведенную письменную анкету, в числе вопросов и ответов которой выделялись два основных:
1) Веришь ли ты в настоящую любовь?
2) Твоя цель в жизни?
Состоялся прекраснейший бой за любовь. Особенно чувствуется сила этого боя здесь.
Видела бы ты наших парнишек! Как они «закидали шапками» неверящих! Я даже голос потерял. А куда я без голоса нужен? Завтра тем более: моя очередь проводить строевые занятия. Да шут с ним, с голосом, в конце концов. Главное, что на собрании «противник» разгромлен. Каждый из нас, вернее, большинство, несомненно, верит в любовь, но не каждый сознается в этом себе и другим. Гораздо проще отрицать любовь и казаться прожженным жизнью человеком… Терпеть не могу циников!
А ты веришь в настоящую любовь? Ты должна верить, ты не можешь не верить, скажи: правда ведь?
Извини, Татьянка, кончаю письмо. Тут «неверующие» опять начали на любовь жаловаться, а посему, как говорят французы, «вернемся к нашим баранам».
Целую крепко…
Твой Сашка».
«7 февраля.
Саша, милый… Ты спрашиваешь меня, верю ли я в настоящую любовь?!
Да!!! Я верю, потому что люблю сама.
Мне очень трудно без тебя, но мне хорошо от мысли, что где-то есть ты.
Ну, а тот, кто не верит в любовь, значит, никогда не любил.
А как ты ответил на второй вопрос: «Твоя цель в жизни»? Мне очень хочется узнать твой ответ. Очень жду…»
Ждать ей придется долго: две недели — необходимый срок для оборота мысли по почте. А пока еще она читает письмо, которое написал ты 27 января.
«Татьянка, родная…
Сегодня наше с тобой счастливое число, 27-е. Всего месяц, а кажется — вечность. Я часто-часто вспоминаю этот день, и мне больно становится от чувства вины перед тобой: почему я не замечал тебя раньше? Слепой… Прекрасное чаще всего рядом, а мы не замечаем его. Ты — мое прекрасное…
С завтрашнего дня на воскресенье заступаю в наряд на кухню, дежурным. Сердце чует недоброе, ибо кухня— это прямая дорога на «губу», а отвечает за работу наряда дежурный. Самое страшное во все времена в армии — если солдата не накормишь… Так-то. Если десять дней не будет от меня писем, не волнуйся: я сижу на «губе». А откровенно говоря, не бойся, все это шуточки… Не первый раз замужем, как говорил когда-то мой брат. Прорвемся.
А ты не грусти… Сейчас у тебя начались занятия, и дни твои побегут — не заметишь.
Твой Сашка».
«29 января.
Здравствуйте, дорогие мама, папа, Лина и Гоша!
Жизнь идет, работы прибавляется. Усердно учу в свободное время правила движения, т. к. скоро должен сдавать экзамен на старшего машины. Что это такое, Гоха сможет объяснить вам в популярной форме…»
Гоха объяснил. Недаром автомобильный техникум за плечами да еще три армейских года «грудью на баранке».
«…В ближайшие дни начнут работать созданные по нашему, то бишь бюро комсомола, решению курсы по подготовке в вузы. Желающих много, и я в том числе. Надо, как говорится, браться за ум, хватит дурака валять.
В остальном все по-старому. В санчасти был. Пробовали кормить какими-то таблетками, но я не нуждаюсь, т. к. не кашляю и вообще чувствую себя бодро.
Письма маминого так и не получил, «досталось врагу», как говорится.
До свидания…»
И — постскриптум к этому письму, посланный отдельно и следом.
«Дамы и господа!
Дураком я жил, дураком и помру. Только что отправил вам письмо и забыл в него вложить требуемую справку. Влагаю в конверт оное удостоверение. Если управдому и этого будет мало, пусть пишет заявление по собственному желанию. На мое имя.
Саша».
«30 января.