Кардинал по-прежнему сидел на полу. Каждый мог любоваться его пурпурными чулками.
— Я как раз объяснял это префекту, когда был прерван твоим приходом, — сказал Эмманюэль, «тыкая» министру. — Вы все на этой земле катитесь к неописуемой катастрофе. Обезумевший от гордыни, кичащийся своим технологическим и военным могуществом Запад готов вступить в войну с исламским миром. Вы сталкиваете между собой два имени Божьих — это гнусное святотатство. Но поскольку свои души вы потеряли, то ставите под угрозу весь род человеческий.
Он поднял руку.
— Горе вам! — воскликнул он. — Горе вам в тот день, когда решите, что ваше оружие даст вам победу над вашими братьями! Это будет вашей погибелью! Господь раздавит все змеиные яйца, которые вы посеяли на путях своих!
Министр лихорадочно пытался соотнести эти пророчества с тем, что он знал о международном и политическом положении.
— Меч Господень поразит вас, воровское племя! Вы проклянете день, когда замыслили эту гнусность! Вы познаете только кровавые рассветы да ночи резни! Ваши жены перестанут рожать, ваши поля и воды будут отравлены! Если же сон настигнет вас, то трупы будут вам ложем.
Бригадир помог кардиналу-архиепископу подняться на ноги. Эмманюэль Жозеф повернулся к министру:
— Вы, ваши хозяева и ваши подручные хотели заткнуть мне рот, верно?
Он расхохотался.
— Я буду говорить там, где хочу, поняли? Ибо я несу лишь слово Божье.
Хотя бестелесным был он, теперь сами смертные стали похожи на привидения. Министр, префект, кардинал — все неудержимо зеленели.
— Но что толку увещевать глухих, — сказал он устало.
И снова сел.
— Мы не глухие, — возразил министр. — Мы служащие. Отвечаем за безопасность этой страны.
— Что нужно делать? — спросил кардинал.
Он чуть заметно дрожал.
Раздалась трель мобильного телефона. Начальник министерского секретариата достал свой аппарат из кармана и отошел, чтобы ответить, потом вернулся и шепнул несколько слов на ухо министру.
— Мы все тут свалимся с ног, если будем сидеть взаперти и не перекусим, — сказал министр. — Идемте в другое место!
Все почувствовали облегчение, особенно полицейские и прочие сотрудники комиссариата. Ситуация нагоняла на них тяжкие воспоминания, в частности о переговорах с одним отчаявшимся типом, который обвязался взрывчаткой и взял целую школу в заложники. С той только разницей, что теперь весь мир рисковал взлететь на воздух.
— Куда? — спросил Эмманюэль, надевая свою бейсболку.
— В Елисейский дворец.
Министр мотнул головой, показывая на выход. Кардинал и секретарь министра юркнули в туалет. Через несколько мгновений все погрузились в ожидавшие их машины. Эмманюэль сел рядом с министром.
Едва кортеж отъехал, как комиссариат огласился криками и рыданиями — явный симптом многочисленных нервных припадков, разразившихся одновременно.
26
Президент Республики и его супруга ожидали на крыльце. Едва Эмманюэль Жозеф ступил ногой на землю, они устремились к нему. Лицо супруги президента было залито слезами, которые заструились еще пуще, когда гость взял ее за руку.
— Благослови вас Бог, — сказал он. — Я знаю, кто вы.
Вся обслуга президентского дворца припала к окнам. И все узнали Эмманюэля Жозефа в этом напялившем бейсболку человеке, которого сопровождала президентская чета. Ничего более странного они и вообразить не могли. Неужели Эмманюэль Жозеф и в самом деле тот, о ком говорили? Иисус? Иисус в Елисейском дворце?
Стеклянные двери дворца закрылись. За ними стоял мертвенно-бледный, обезображенный судорогой страха человек, впившись глазами в главного посетителя. Это был монсеньор Альваро Фило делла Торре, апостолический нунций, спешно прибывший по просьбе супруги президента, как только по телефону разнеслась весть о событиях в комиссариате на улице Трюффо. Эмманюэль задержал на нем свой взгляд и снял бейсболку. Подоспевший слуга взял ее.
Президент повел всех в салон, где была сервирована легкая закуска: бутерброды, кофе, минеральная вода. Главные действующие лица с улицы Трюффо подкрепились. Супруга президента спросила, не желает ли Эмманюэль чего-нибудь прохладительного; он улыбнулся.
— Стакан воды, сестра моя.
Она смотрела, как он пьет из стакана минералку «Эвиан» так, словно на ее глазах вода в Кане Галилейской превращалась в вино. Неужели чистый дух пьет?
Он прочел ее мысль:
— Я тело и дух, сестра моя. Чтобы понять это, никакого богословия не нужно.
Эмманюэль и все остальные сели в круг. Президент хотел было взять слово, но монсеньор Фило делла Торре его опередил:
— Прежде всего я должен сказать, что мне поручено его святейшеством Папой Иоанном XXIV удостовериться, что наш гость — не дьявол, проникший к нам благодаря изощренному коварству, чтобы всех нас втянуть в один из своих темных заговоров. Любые переговоры с означенным Эмманюэлем Жозефом могут привести к пагубным последствиям, если мы не установим сначала личность этого человека, каким бы бесплотным он ни был.
Эмманюэль вяло посмотрел на него.
— Я уже удостоверился, ваше преосвященство, — сказал кардинал-епископ Жан-Игнас Менье. — У него крестные стигматы.
— Дьявол тоже может обзавестись ими, — возразил нунций.
Он достал из кармана флакон и мини-кропило.
— Ваше преосвященство, — запротестовала супруга президента.
Папский посол не обратил на нее внимания и окунул кропило в воду, по-видимому святую. Произнося формулу изгнания бесов, он окропил Эмманюэля три раза подряд.
Ничего не случилось. Нунций выглядел растерянным.
— В конечном счете, — сказал Эмманюэль, — есть что-то по-настоящему дурное в твоем упрямстве, Альваро. Только доброта Господа удерживает меня от того, чтобы не превратить тебя в лису, ибо в душе лисы больше правдивости, чем в твоей.
Глаза нунция выкатились от ужаса.
— Можно оправдать осторожность веры, но не подозрительность безверия. Ведь ты неверующий, Альваро. Ты всего лишь чиновник государства Ватикан. Да смилуется над тобой Бог.
Уязвленный нунций побагровел.
— Так ты утверждаешь, что ты — Иисус Христос?
— Только Иисус, — ответил Эмманюэль. — Я уже объяснился с Жаном-Игнасом. Прозвание Христос — позднее и неоправданное: я никогда не был помазан. Поэтому я отбрасываю и все путаные речи о Святом Духе — это лишь беспрестанные людские домыслы. Заратустру тоже называли сыном Святого Духа. Я был человеком, не более того. Но жалкая людская логика всегда восполняет свои недостатки выдумками.
Нунций был сбит с толку.
— Ты отвергаешь догму? — воскликнул он возмущенно.
— Это вы, книжники, ее выдумали. Догма не является божественной, Альваро, и ты это сам знаешь.
— Этот человек, — возопил внезапно нунций, вытянув трепещущий указательный палец, — этот человек, может, и не дьявол, но он также может оказаться заблудшей душой, явившейся ввергнуть нас во искушение!
— Какое искушение? — раздраженно оборвал его президент.
— Сын мой, — сказал нунций голосом, дрожащим от гнева, — я требую доказательства божественности этого существа, иначе вся эта беседа станет опасной трясиной и для нас, и для человечества.
Супруга президента была чуть не в агонии: с одной стороны, представитель Христа на земле был явно враждебен тому, кто сидел справа от нее, а с другой — она была глубоко и неколебимо убеждена: Эммануюэль — Иисус.
— Разве вы не видите? — кричал нунций. — Этот призрак не может быть Христом! Христос в кедах? В кепке? Хулящий посланца Папы? Вы что, все околдованы?
Он встал, повернулся к Эмманюэлю и ткнул в него обвиняющим перстом:
— Это ведь ты, темное создание, был в Пакистане, верно?
— Верно.
— И ты явился туда, чтобы защищать слово так называемого пророка Магомета, так ведь?
Президент Республики следил за ораторским поединком, как на кортах «Ролан Гаррос» во время теннисного чемпионата, поворачивая голову то вправо, то влево.