Выбрать главу

Валера похудел, и внешность стала заботить его особенно сильно. Он начал укладывать свои чёрные волосы гелем, подводить глаза карандашом, выщипывать брови и пользоваться тональным кремом, во благо бледности лица. Из-за этого мужская часть класса стала звать Валерку «заднеприводным» и «карамелькой». Второе прозвище ему даже льстило. Стереотипы выедали остатки рассудка из отбитых голов моих одноклассников. Пока от них воняло потом, от Валеры пахло ментолом и мускусом. И если для них приятный запах и ухоженность были чем-то из ряда вон, то, ребята, у меня для вас плохие новости…

Что же касается меня, то я уже не была доской, половое созревание подарило мне какую-никакую грудь и женственность, но объёмными формами похвастаться я всё также не могла.

Время шло. Мы подросли и перестали быть неказистыми детьми, но одноклассники принимать нас всё равно не хотели. Да и похуй.

На съезде с Чернавского Машка осторожно толкнула меня в плечо, вырвав из полудрёмы. — Давай на Манежке выйдем? Возьмём Ягу и пойдём пешком до сквера.

Идея была неплохой, но на Манежной был велик шанс столкнуться с родителями отца. Они жили там в частном секторе. Мы не общались. Я не хотела налететь на кого-то из них с Ягой в руках, да ещё и в таком виде — сетчатые колготки, мини юбка, топ с горлом и оверсайз кожанка. Одни только колготки гарантировано станут ударом для них.

— Возьмём Ягу у сквера, — размяв шею, ответила я.

— А если там не продадут?

— А если на Манежной не продадут?

— Всегда продавали.

Этот аргумент меня убедил.

— На следующей, пожалуйста! — крикнула я, поднимаясь с места.

Оказавшись на улице, мы с гитарами наперевес двинулись к минимаркету, где нам «всегда продавали». Дождь сменился моросью, оседавшей мелкими каплями на волосах и моей кожанке. Машкина джинсовка промокала, но открывать зонт ей было слишком лень.

Магазин встретил нас шумом холодильников и запахом кефира. Грешным делом, я подумала вместо Яги взять кисломолочного, но представив, как это будет выглядеть со стороны, — все с Ягой орут: «Эй, ребята, как допьёте вы вино, мне бутылки вы оставьте заодно», а я с кефиром — передумала, и пошла за Машей в отдел алкогольной продукции. На кассе проблем не возникло, и я до кучи взяла две пачки Marlboro Gold.

— Как тебе новый биолог? — спросила Машка, когда мы проходили обшарпанные двухэтажки, построенные ещё в начале прошлого века.

— Странный, — пожала плечами я, сделав глубокую затяжку.

— Красивый, — улыбнулась она, щёлкнув «ушком» холодной банки Ягуара.

Я не удивилась такому ответу. Машка слушала Лану Дель Рей, мечтая о sugar daddy.

— И кольца на пальце нет.

— Маш, забей.

Цокнув, Машка подошла вплотную ко мне и остановила, больно взяв за плечо.

— Посмотри на меня.

— Маш, — вздохнула я.

— Посмотри-посмотри. Я уродина?

— Ты самая красивая девушка на свете, но давай ты сначала школу закончишь.

— Любви все возрасты покорны! — театрально выдала она, забирая у меня из рук почти скуренную сигарету. — Вспомни Лолиту.

— Ей было двенадцать, а уроду Гумберту тридцать семь.

— Тем более. Я старше неё на четыре года, где мой Гумберт?

— Пошли, нимфетка. Нас ждут.

Взяв Машку за руку, я буквально поволокла её силой к скверу, всю дорогу слушая подробные рассказы о том, в каких позах она хотела бы трахнуть ни о чём не подозревающего биолога.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

***

В сквере, на скамейке нас уже ждали Холодец и Рома — одиннадцатиклассник из школы, что находилась через остановку от нашей.

Ромка прибился к нам полгода назад. Неплохо играл на басе, но по большей части был «мускулами» нашей группы. Если вдруг надо было отбиться от местной гопоты, то Рома выручал лучше любого клубного вышибалы. Иногда на помощь приходили зрители.

Публика у нас была разношёрстная, хотя и артистами мы были неоднозначными. Сегодня мы могли кричать во всё горло Юру Хоя, пугая местную интеллигенцию, но были дни, когда я пела Аллегрову. Её «Угонщица» была гвоздём программы. А если я ещё не ленилась делать её знаменитую сумасшедшую укладку из 90-х и надевать кожаный корсет, то за вечер удавалось заработать кругленькую сумму. Мы отсыпали тридцать процентов патрульным за «неприкосновенность» и даже при этом оставались в знатном плюсе.

— Где колготки порвала? — спросил Валерка, указывая на мою левую ногу.

— Блять, — прошипела я. — В пазике или в пазике?

— Могла ещё в пазике, — добавила Машка, расчехляя гитару.