Заваривая кофе, я стояла спиной к столу, но даже при этом чувствовала каждой клеточкой своего тела его изучающий взгляд. Не выдержав, я обернулась, увидев этого урода сидящим на стуле с сигаретой в зубах.
— Выкатятся не соберёшь.
— Классные у тебя колготки, — сказал он, буравя меня своими мерзкими глазами.
Блять, только ленивый сегодня не отвесил комментарий про мои колготки. Но если остальные делали это без грязных намёков, — им либо нравилось, либо они просто хотели задеть остатки совести, принизив меня этими несчастными колготками — то у этой твари на уме было одно.
— Пошёл на хер, — ответила я, направляясь обратно к себе.
Проходя мимо спальни матери, я увидела её лежащей на полу в собственной рвоте. На мгновение мне стало жаль её. Что бы ни происходило между нами, сколько бы она ни пила, я всё равно любила её, пусть даже если эта любовь покоилась где-то на самой глубине моего сердца. Мне захотелось поднять её и переложить на кровать. Но я одёрнула себя от этой жалости. У неё есть кому о ней позаботиться.
— Может, перестанешь ломаться, как целка, — хриплый голос вырвал меня из мыслей и заставил обернуться.
Сука. Думая о матери, я забыла запереть за собой дверь.
— Вышел из моей комнаты.
— А то что? — спросил урод, улыбнувшись уголком рта.
Сглотнув тугой ком, я схватила свой рюкзак и достала оттуда тяжёлый перочинный нож, купленный сразу после переезда этой твари в нашу квартиру.
— Ого, — ахнул ублюдок. — Вот так мне нравится больше.
Закрыв за собой дверь на замок, он пересёк комнату за три шага. Я не двинулась с места, держа наготове нож.
Слабой себя я не могла назвать. Я без труда могла дать отпор. Школа закалила характер и силу духа. Научила отбиваться. Я могла врезать, если надо было, но эта мразь была значительно крупнее меня и выше. Моя макушка едва доставала до его плеча. Я была букашкой по сравнению с ним, но просто так сдаваться я не собиралась.
Приблизившись, он взял меня за талию и притянул к себе. Теряться я не стала. Одним быстрым движением я направила нож к его паху, еле сдерживая себя, чтобы не воткнуть лезвие по самую рукоятку. Меня соблазняла одна лишь мысль вида его лица, искаженного ужасом и болью.
— Ещё раз дотронешься до меня, — прошипела я, — останешься без яиц.
— Духу не хватит.
— Проверить хочешь? — спросила я, надавив острием на пах с большей силой. — Только повод мне дай. У меня руки уже год чешутся.
Схватив одной рукой моё правое запястье с ножом, он взял другой рукой меня за волосы и резко потянул назад.
— А как у меня чешется трахнуть тебя, — шептал ублюдок на ухо, обдавая шею своим противным, горячим дыханием, — ты себе даже представить не можешь.
У меня подкосились ноги. Его щетина колола кожу щеки. Запах пота и алкоголя вызывал рвотный рефлекс. А боль в запястье была такая сильная, что в глазах всё поплыло. Я, казалось, уже мысленно начала прощаться с жизнью, но вдруг за стеной послышался грохот и несвязное бормотание матери. Переменившись в лице, ублюдок моментально отпустил меня и промаршировал на выход, не сказав ни слова.
С минуту я простояла, не шевелясь и не дыша, но потом меня словно накрыло. Я поняла, что не могу здесь оставаться. Этот урод не остановится. Вернётся. Если не сейчас, то, возможно, позже. Испытывать удачу я не хотела. Схватив рюкзак, я на ходу закинула необходимые учебники и быстро переоделась, сменив юбку на джинсы, топ — на рубашку, поверх которой накинула свободный свитер.
Я летела вниз по ступенькам, не зная, куда вообще иду. Но одно я знала точно — меня больше радовала перспектива стать бездомной в шестнадцать, чем быть изнасилованной.
Кроме Машки и Валеры у меня никого не было. Ни единого человека, у которого можно было бы остановиться. Я знала, что могла переночевать у ребят. Но рассчитывать на долгое пребывание мне не позволяла моя совесть. У них были свои семьи. Родители. Я не могла остаться жить там, как ни в чем не бывало. Снять жильё я тоже не могла — никто не сдаст квартиру несовершеннолетнему подростку, хотя моей пенсии по потери кормильца хватило бы на однушку.
С этими мыслями я вышла из уже опустевших дворов на проспект. К десяти окончательно стемнело, но ближе к остановке было людно. Мне на пути встречались подростки вроде меня, обычные люди, возвращающиеся с работы, и самые сливки моего района — «Бруклинская» нечисть (наркоманы и алкаши). Левый берег хотя и не славился безопасностью, но для меня он был домом родным.