— Ну не скажу, чтобы так и мой дед насчет попариться, — сдался покоренный Тимофей Степаныч, — вот насчет тяжестей, чего там пятерик — по крепкому мужику на концах оглобли повисали, а он их подымал, как на коромысле, и восходил от Волги на берег. Да не такой, как здесь, а что твоя церковная колокольня.
— Так ведь мой дед по четыре версты с пятериком отшагивал, — возразил Дубровинский, сожалея, что, кажется, промахнулся с каким-то жалким «пятериком».
— Был, был народ могутный, — вдруг отказался от дальнейшего состязания Тимофей Степаныч. — Чего дальше с ним станет, я и не знаю. На своих сыновей пожалиться, правда, грех. Ничего себе ребята. А вот ты от крепкого корня чего же такой хилый? Как звать-то?
— Леонидом, — ответил Дубровинский, захваченный врасплох. — А хилый, потому что чахотка точит.
— Зато образованность получил, — заметил Тимофей Степаныч, — поди, гимназию кончал. А то и винивирситет. По рукам видно.
— Какой там университет! Реальное и то не закончил. — Дубровинский все пересыпал теплый песочек, поглядывая на солнце, вот-вот оно окунется в Волгу. Задержится ли тогда старик? А круто поворачивать тоже не годится.
И он стал выдумывать длинную историю о своем тоскливом детстве, как потом мотался в поисках работы по разным городам. А куда поступишь при таком здоровье? Только в контору, пером скрипеть. Так это только еще пуще чахотку себе наживать. А плата какая? Женился, семья — деньги нужны.
— Так чего же ты, Леонид, в песочке этом клад найти, что ли, надеешься? — перебил Тимофей Степаныч и стал потихоньку собирать свой инструмент. — Все одно за какую ни есть работу, а браться надо.
— Работаю, — уныло сказал Дубровинский, — да ведь надо чего-то и прирабатывать бы.
— Ко мне, вижу, маслишься, — Тимофей Степаныч присел с ним рядом, — так ведь зря совсем. Что я тебя с собой на выход в ерики возьму? Не возьму. Со своими ребятами плаваю. И снасти у тебя нету. К нашему рыбацкому делу ты вовсе не гож. От меня ты ничего не приработаешь.
— Да нет, Тимофей Степаныч, я совсем о другом. Куда там мне в ерики! А заработать — еще и тебе дам.
— Ишь ты! — недоверчиво протянул Тимофей Степаныч и щепочкой почесал бороду. — Эвон как перевернул! Сам без денег сидишь, а другому дашь заработать?
— Так тут дело какое, — с осторожным подходцем стал объяснять Дубровинский. — Есть у меня приятель один, персиянин. Мелкой торговлишкой занимается. Ну вот надо с моря товар получить. А сам он неумелый, я, видишь, тоже. Про тебя слышали: лучший мореход.
— Хаживать-то в Каспий не раз я хаживал, это мне дело пустяк, даже в грозы, — с бахвальством заявил Тимофей Степаныч, — а по нонешней погоде — тьфу! — И вдруг посмотрел подозрительно. — Погодь, Леонид, а за каким же таким товаром в море идти? Откуда он в море товар? Контрабанда?
— Нет, какая же контрабанда, Тимофей Степаныч! Из Баку на «Светозаре» груз идет. Контрабанду так еще на персидской границе бы перехватили или в Баку взяли бы при погрузке. Товар законный.
— А зачем тогда за ним в море идти? Как полагается, любой товар со «Светозара» на берег доставят.
— Да не хотел персиянин этот, чтобы знали о товаре в Астрахани. Тихонько выгоднее его завезти.
— Ой, хитришь чего-то ты, Леонид! Не контрабанда, так ворованный. Стало быть, полиция выследила? С этим ты прочь от меня!
— Хорошо заплатил бы персиянин.
— Ну вот чего, Леонид, — строго сказал Тимофей Степаныч, — меня ты никакими деньгами на подлое дело не купишь, и ежели товар этот не твой, а какого-то там персиянина, держись от него подальше. Совет мой, а сам ты решай как знаешь.
Красный шар солнца уже плескался в мелкой ряби волн, и сизая дымка от него растекалась по горизонту. Дубровинский раздумывал озабоченно. Как быть? Из Баку от Никитича получено тревожное сообщение. По условному коду, который оставила Книпович, телеграмма читалась так: «На „Светозаре“ идет транспорт „Искры“, прицепился шпик, надо ночью принять груз еще на морском рейде». Задача не из легких. Телеграмма послана Ивану Ивановичу — ревизору рыбного управления. Слежки за ним нет, но большой помощи от него тоже ждать нечего. Он, Дубровинский, при таких обстоятельствах сам поплыл бы с одним знакомым рыбаком в море, но рыбак этот, как на грех, тяжело заболел, а любому из поднадзорных после недавних арестов и обысков и думать нечего выходить в море. Железные правила конспирации не позволяют делать это. Да и без опытного проводника вообще невозможно отправляться на встречу со «Светозаром». А в запасе всего двое суток. Что будет с грузом, если не суметь его снять еще в море?
Казалось, все подготовлено. И «персиянин», который в назначенное время и к назначенному месту подъедет на телеге, что бы забрать мешки с газетой. И две «веселые девахи», которые в корзинах с «покупками» и под платьем перенесут весь груз от «персиянина» на квартиру Анны Михайловны Руниной, местной жительницы. А там она вместе с поднадзорной Ольгой Афанасьевной Варенцовой, худенькой, но удивительно энергичной женщиной, все перепакует в отдельные посылки, под видом «кавказских чувяков» разошлет по другим приволжским городам. Главным образом в Самару, где сейчас создано бюро Русской организации «Искры». Все хорошо, все налажено, и вдруг рвется последнее звено. А ведь ревизор рыбного управления очень рекомендовал единственно Тимофея Степаныча, правда тут же оговорившись, что не знает, можно ли ему довериться полностью. Что делать?
Тимофей Степаныч, покряхтывая, медленно поднялся, обчистил ладонями со штанов прилипший к ним песок. Сунул под мышку узелок с нехитрым своим инструментом, тронул Дубровинского за плечо.
— Чего приуныл? Задумался — хорошо. По всему вижу, Леонид, ты не сквалыга. Ну подпутал тебя на нечестное дело какой-то там персиянин, — откажись! Не погань свою душу. Без этого проживешь. — Он, сощурясь, посмотрел на горящие в последних лучах солнца главы церквей, высящихся над белыми стенами кремля. — У нас в роду такой завет более трехсот лет из поколения в поколение передается. От разинских казаков мы происходим. Потому обязательно среди мужиков в семье нашей Тимофеи да Степаны. Зачинателю рода нашего эвон там, у кремлевской стены, голову отрубили. А кровь его к нам перешла. Не позорим ничем. Вот так, парень. Живем небогато, но честно. Ребята мои со мной и в дельту и в море ходят, а невестки на рыбном заводе, как сельдь залом, сами насквозь просолели. Такая жизнь наша. А ничего, хорошая жизнь. Только, правду сказать, невесток жаль. Обе красавицы были писаные, а теперь все тело у них солью разъеденное…
Они рядком прошли не очень далеко по берегу. Тимофей Степаныч все рассказывал о своем житье-бытье. Потом остановился. Серые сумерки заслоняли поворот реки. А на откосе пылали цыганские костры, бренчала гитара, повизгивали высокие женские голоса.
— Ну, куда тебе, Леонид? — спросил Тимофей Степаныч. — Мне уже здесь в гору подниматься. А насчет твоего разговору — не совет мой, а так — подайся вон к ним. Они тебе хошь коня, хошь бабу украдут. Только смотри: самого, коли при деньгах, из пиджачка чтобы не вытряхнули.
— А ежели у меня не контрабанда и не ворованное, Тимофей Степаныч? — сказал Дубровинский. Надо рисковать. Иного выхода нет. Осталось только двое суток. Ведь не продаст же, не продаст этот честный старик. Только и всего самого плохого, что и теперь откажет. — Ежели, Тимофей Степаныч, притом я и платы тебе никакой не предложу? А встреть на рейде «Светозара» и привези мой груз просто за так.
— Антиресно, — удивился Тимофей Степаныч, — это как же след понимать?
— Да уж это вроде бы легче понять, чем раньше тебе я рассказывал.
— Угу! — с неудовольствием протянул старик. — Выходит, испытывал?
— Как по-другому начинать мне было?
— Ну, а, к примеру, я тебе сразу этим вот кулаком на сторону скулу своротил, чем бы тогда все кончилось?
— Тимофей Степаныч, выходит, тоже испытываешь? Отвечаю. И драться со старшим не стал бы. И в полицию жаловаться не побежал бы, по натуре своей, да еще и сам понимаешь почему. А кончился бы наш разговор, думаю, так же вот, как сейчас. Разве что глаз бы у меня сильно подтек, кулак у тебя ого-го!