После этих слов выражение злости с лица его матери исчезло. Глаза удивленно округлились, а челюсть непроизвольно направилась к полу, но она вовремя взяла себя в руки и закрыла рот.
— Ты… гей?
«Алекс, ты что, даже про ориентацию свою ей не сказал?!». Тут уже Эндрю разозлился. «Ну неужели стоило об этом говорить вот так! Боже, какой же ты иногда дурак!». Он хорошо помнил, как повели себя его родители, услышав «радостную» новость. Оба сразу от него отвернулись, на лицах отобразилось презрение, будто он совершил что-то страшное и мерзкое. Наверно, они бы так же на него смотрели, если бы подумали, что он изнасиловал ребенка. «Это все твоя незрелость! Ты просто еще подросток. Вот подрастёшь и одумаешься», «Ты понимаешь, что это ненормально? Что о тебе другие подумают? Как мне смотреть в глаза людям теперь?!», «А внуки?! Кто бизнес унаследует, тебе наплевать? Лишь бы свои извращения удовлетворять!» — это и еще много чего в том же ключе он слышал от родителей постоянно. «Разве так сложно принять меня таким, какой я есть?». Для его родителей это было неприемлемо, от него отказались и быстро настругали нового наследника, словно говоря этим, что им такой сын не нужен. Обида, злость, разочарование и чувство ненужности — все это он уже пережил и оставил позади. Родители теперь для него чужие люди, и никаких теплых чувств он к ним больше не питал, как и они к нему. Но пришел он к этому через боль, и не желал того же для Алекса.
— И как давно ты понял это? — тихо сказала мать Алекса.
— Ну-у, — Алекс задумался. — Наверно, пару лет уже.
— А матери об этом сказать не надо, значит да?! — И вновь она разозлилась.
— Я не думал, что это так уж важно! Ай! — Она опять схватила его за ухо.
— Неважно?! Сбрендил?! Это ты мне первой должен был сказать! Я ведь твоя мама!
— Пусти…
— А это, — Она кивнула в сторону Эндрю, жавшегося в дверях. — Получается, он?
— Да.
Никогда прежде Эндрю так сильно не хотелось удрать. Она пристально смотрела на него, и он никак не мог прочитать, о чем она думает.
— Разувайся и проходи, нечего в дверях стоять, — обратилась она к Эндрю. — Саша, быстро приготовь что-нибудь покушать гостю.
— Есть, мэм, — сказал Новак и ретировался на кухню.
Вскоре они втроем уже были на кухне. Новак хозяйничал у плиты, поджаривая бекон. Эндрю в уголке на кухонном диване за столом, а рядом с ним расположилась мама.
— У вас все серьезно?
— Конечно, мам. Что за вопросы, вообще? Мы бы не съезжались, если все было несерьезно, — ответил Новак, не отворачиваясь от плиты.
— И все-таки. В вашем возрасте часто не головой думают.
— Мам…
— Как зовут? — спросила она, смотря прямо на Эндрю.
— Эндрю, — тише, чем хотел, ответил он.
— А я Валентина Матвеевна, но можешь обращаться ко мне просто «мама».
Не зная, что сказать, Эндрю лишь коротко кивнул.
— Работаешь, учишься?
— Работаю. Психотерапевтом.
— О-о-о. Это хорошая профессия! Нужная! И Саше поможешь, а то он такой неуверенный.
— Да что вы? Никогда бы не подумал, — съязвил он. Мама его не поняла, но Новак обернулся, чтобы выразить свой немой укор.
— А где вы будете жить?
Дальше последовал допрос, что так любят устраивать родители вторым половинкам своих детей: где они будут жить, какие планы на будущее, будет ли свадьба, когда будет, как давно знакомы, знает ли он о болезни Новака, какая семья у него и так далее. Они по очереди с Алексом неловко краснели и отвечали. Потом он подал закуски — тосты с беконом и сыром. Вкусные, сытные и ароматные. В конце, когда допрос закончился, и тосты были съедены, Эндрю набрался смелости задать свой вопрос.
— А вы не против наших с ним отношений?
— Что? Нет, конечно! Как я могу быть против, если мой сын светится от счастья?
— А внуки?
— Ой, да будто только в детях счастье, — отмахнулась она. — Мне главное знать, что с моим сыном все хорошо и что его любят, а остальное не важно. Да и усыновление никто не отменял, если вы вдруг решитесь, конечно. Только подумайте хорошенько! Дети — это огромная ответственность. Не делайте глупостей.
— Мам, мы на идиотов разве похожи?
— И все-таки, Саш. Но есть в детях кое-что хорошее: они такие милые. Вот Саша был очень милый! Часами могла на него смотреть.
— Да что вы?
— Сейчас покажу!
— Мама, нет! Только не альбом.
— А ну цыц!
И она, действительно, принесла толстый альбом с детскими фото Алекса. И она не врала, он был очень милый. Они рассматривали фотография за фотографией: первое купание, фото с родственниками, поездка на море, новый год, где он был наряжен в снежинку. Последнее Эндрю не мог не сфотографировать.