— Давай закончим вместе, — ласково шепнул Эндрю.
В ответе не было смысла. Он обхватил свой твердый пенис и стал двигать рукой в ритм движений Эндрю. Все быстрее и быстрее. От каждого проникновения вспыхивала боль, жгучая и тянущая, но такая приятная. Он чувствовал, как он скользит внутри, как проникает целиком, причиняя боль и оставляя сладкую истому. От этого его член становился только тверже, а пик наслаждения ближе. Эндрю нежно прикусил мочку уха. Его влажные губы касались шеи, учащенное от напряжения дыхание щекотало. Вот-вот. Еще чуть-чуть. Какие-то доли секунды. Алекс изогнулся, запрокинув голову вверх, и закрыл глаза. Эндрю ускорился до максимума. С губ слетел непроизвольный стон. В голове идеальная пустота, великое ничто. Весь мир сузился до одного оргазма. Еще одно жалкое мгновение, быстрое движение и…
— Дэн, — внезапно шепнули его собственные губы.
И конец. Пульсирующий экстаз, полное физическое истощение и испачканная стенка кабинки. Судя по тому, как глубоко он его в него загнал, как сейчас он слабо пульсирует внутри, Эндрю тоже всё. «Он слышал?». Алекс боялся повернуться и посмотреть ему в лицо, так и стоял лицом к стенке, не оборачиваясь. Эндрю ни слова не говоря, быстро обмылся, вытерся и вышел из ванной комнаты. Словно окаменев он простоял минут десять, омываемый душем, а после, собравшись, наконец, с силами, убрал за собой, сам ополоснулся, оделся и вышел из ванной.
Эндрю его уже ждал, сидя на кухне в халате и прикуривая сигарету дрожащими руками.
— Тебе же нельзя… — произнес Алекс, как увидел сигарету, зажатую между его пальцев, но тут же осекся. — Нам нужно поговорить, — пристыженно, едва ли не шепотом сказал он.
— Да, нужно, — досадливо согласился Эндрю. — Садись.
Он послушно сел на кухне напротив Эндрю. Ему даже глаза было стыдно поднять, все время он старался спрятать взгляд, но куда бы он его не отводил, натыкался им на него.
— Прости меня… Пожалуйста. Я не знаю, что на меня нашло, — его голос дрожал.
— Не извиняйся. Не за что, — коротко сказал он и сделал глубокую затяжку. Руки так тряслись, что только он отвел сигарету от губ, как тут же ее уронил на стол. Пару секунд он просто смотрел, как она тлела на кухонном столе, оставляя после себя коричнево-черное жженое пятно, а после, будто опомнившись, резко схватил ее и небрежным жестом смахнул пепел со стола на пол, затянувшись еще раз, еще глубже прежнего.
— Как не за что извиняться? Я же… Прости меня. Прости. Пожалу… — он попытался взять его за руку, безвольно лежащую на столе.
— Может, тогда все гомосексуалисты извинятся? — Он, перебив его, грубо отдернул свою руку, и хоть и говорил он слабым надтреснутым голосом, в нем чувствовалась агрессия. — А вместе с ними пусть извинятся все с белой кожей, карими глазами или родившиеся в этом году.
— Что? Причем тут…
— Может, все извинятся за то, в чем не виноваты?
— Но…
— Хватит!
Эндрю закрыл свое лицо ладонями и какое-то время так и сидел, неподвижно. Сигарета, зажатая между двумя пальцами, постепенно тлела и сыпала серым пеплом на стол. Где-то тикали часы, с улицы доносились голоса людей, их неразборчивые слова и гул автодороги.
— Я должен извиниться! — выкрикнул вдруг Алекс, резко распрямившись и смотря в упор на Эндрю. Тот отвел руки от лица, удивленно округлив глаза. — Когда обижаешь дорого тебе человека, ты обязан извиниться! — продолжил Алекс, по его лицу одна за другой текли слезы. — Я не знаю, что это вообще было, с чего вдруг… Но я очень боюсь потерять тебя. И не хочу делать тебе больно.
— Отношений без боли не бывает, — ответив, Эндрю вновь затянулся уже почти дотлевшей горькой сигаретой и кашлянул. — Ты принес эту боль не специально, что уже делает тебя лучше многих, но мне от этого не легче. Я не хочу быть номером два, запаской в багажнике, резервным вариантом или еще кем.
— И никогда не будешь, Эндрю.
— Я уже. — Он затушил сигарету в стоящей неподалеку немытой кружке от кофе, которую он поленился донести до мойки. Пропала вся злость, что чувствовалась еще недавно, вместо нее пришла грусть. Какая-то необъятная и изматывающая. Казалось, что она отняла у него все силы, и даже говорить ему стало невероятно тяжело. — Может, ты этого не осознаешь, но ты его любишь. Не как друга, а как…