– Какие ошибки вы сейчас наблюдали? – обвел взглядом бойцов, а увидел притаившуюся в дверях спортзала Дуню. – Обдумайте мой вопрос. Я сейчас…
Семен промаршировал через зал, вытеснил ее в коридор. Она отступила, как-то странно на него глядя.
– Мне нельзя было высовываться?
– Ну, как сказать? Нежелательно. – Семен кивнул в сторону лестницы.
– Мне было скучно. И любопытно.
– И как? Ты удовлетворила свое любопытство?
Дуня облизала губы. Откашлялась:
– Отчасти. Ты… ты ведь не преувеличивал, когда сказал, что являешься очень ценным кадром, да?
– А ты думала, я набиваю цену, желая произвести на тебя впечатление?
Глядя куда угодно, но не ему в глаза, Дуня медленно продвигалась по коридору. Семен решил, что она так и оставит его вопрос без ответа, но Дуня удивила его, заметив тихо:
– Ты бы в любом случае его произвел. И прекрасно знаешь это.
Краснова обожгло. Нежностью. Чем-то давно забытым.
– Дуня…
– Это ведь правда?
– Что именно?
– То, что ты мне рассказал про отца. Он действительно тебе сказал, что я умираю?
Краснов провел три спарринга в формате один на четверых и, похоже, даже не запыхался. А вот теперь, когда, казалось бы, для этого не осталось никаких достойных причин, сбился с дыхания. И воздуха стало резко мало. А тот, что уже находился в легких – жег.
– Какой мне смысл тебе врать?
– Чтобы выглядеть в моих глазах лучше?
– Мы же только что сошлись на том, что мне этого не требуется, – криво улыбаясь, напомнил он.
– А отцу? Зачем отцу было врать тебе? – в леденцовых глазах Дуни плескалось искреннее непонимание. И что-то еще. Такое болезненное, что у него свело, к чертям, зубы.
– Откуда мне знать? Спроси у него.
– Я у тебя спрашиваю!
Это было действительно странно – ворошить события давно минувших дней. Более странным было лишь то, что те события были до сих пор важны. Не только для него. Но и для нее тоже. Семен остановился у двери.
– Где ключ?
Дуня растерянно похлопала себя по карманам. Достала связку и отдала ему. Их пальцы на короткий миг соприкоснулись. И будто обжегшись, Дуня отдернула свою ладонь. Семен отвернулся, колдуя над замком.
– Можешь посмотреть телевизор.
– Посмотреть телевизор? – эхом повторила Дуня.
– Да. Если тебе скучно. Ближе к вечеру я свяжусь с дорожными службами и узнаю о том, какой у них план. А пока мне нужно работать.
– Но ты не ответил на мой вопрос. Зачем отец соврал?
– А ты сама не понимаешь?
Он в это не верил. Все она понимала прекрасно, просто боялась признать. Ведь это будет означать, что ее папаша не такой уж славный парень. Вряд ли она захочет снять розовые очки. А Краснов… Слишком беспокоится о ее чувствах, чтобы разбить те острыми стеклами внутрь.
– Я хочу услышать твою версию, – голос Дуни немного дрожал. Наверное, происходящее между ними можно было списать на стресс. В конце концов, она едва не умерла. Объяснимыми были даже ее эмоции. Многие женщины начинали питать нечто такое к своим спасителям. Необъяснимо только одно. Как это работает в обратном направлении? Самого-то Краснова вообще до костей пробрало…
– Он хотел, чтобы я от тебя отстал, но прекрасно понимал, что никто в мире не сможет заставить меня отказаться от тебя и своих планов. Только если я сам решу, будто так будет для тебя лучше.
Дуня попятилась. Медленно сглотнула. Растерла виски.
– Мне не было лучше. Без тебя… мне не было лучше! Я ж-ждала и ж-ждала, что т-ты позвонишь. А потом, когда смогла вырваться из больницы, я атаковала в-военкомат письмами. Й-я п-писала и п-писала им, ч-чтобы узнать т-твой адрес, но мне н-не отвечали.
– О, господи. – Семен в два шага преодолел разделяющее их пространство. Резко дернул Дуню за руку, та упала ему на грудь. Уткнулась потекшим носом. – Не плачь. Не плачь, слышишь? Это сейчас неважно.
Ага. Черта с два. На самом деле он безбожно врал, чтобы только ее успокоить. Он безбожно, бесстыже врал. Но если бы прямо сейчас ему под руку попал ее чертов папаша, Краснов бы вытряс из него все дерьмо. Просто потому что некоторые поступки не имеют срока давности.
– Да, да… Наверное. Все же в итоге сложилось, как надо, правда? Ты… стал тем, кем стал. Я тоже… не пропала.
Краснов хмыкнул. Интересно, Дуня сама верила тому, что говорила? Если она переживала те события хотя бы наполовину так остро, как их переживал он сам, ей бы и в голову не пришло нести подобную чушь.
Прерывая самую душераздирающую сцену в его взрослой жизни, у Краснова зазвонил телефон.
– Черт, министр…
– Иди. Я все понимаю. У нас еще будет время поговорить. Я же… никуда не денусь.