Хлопок двери за спиной прозвучал как выстрел. Я дернулась, сунула телефон под подушку и оглянулась, с трудом скрывая панику.
— Привет, — настороженно бросил Шведов. Я мысленно себя обругала. Он же — как та ищейка, только дай повод, а я… Я себя с потрохами сдавала! — Что-то не так?
— Все так. Я уже даже вещи собрала.
— Мне не нравится эта идея с выпиской.
— А мне не нравится куковать в больнице, когда для этого нет показаний, — отмахнулась я. — Разве не ты говорил, что без меня дома невыносимо? — добавила не без издевки в голосе. — Или уже все наладилось?
— Чушь не пори.
— Тогда о чем спор?
— Я с тобой и не спорю, Вера.
— Да, ты просто делаешь так, как тебе надо. Спасибо, что разрешил выписаться.
Я дурашливо поклонилась. И едва не зашипела — определенно, мне было еще рано примерять на себя роль шута. Прошло всего десять дней после операции. Чтобы вернуться к полноценной жизни, мне еще предстояло пройти реабилитацию. Впрочем, ну, какая там полноценная жизнь? Теперь, когда я утратила даже право называть себя женщиной…
Шведов, конечно, тут же меня подхватил. Грязно выругался, обозвал дурочкой. А я невольно поймала в круглом зеркале наше с ним отражение и замерла. Семен стоял к зеркалу в полупрофиль. А я выглядывала из-за его плеча — бледная как моль, краше в гроб кладут, истончившаяся до болезненности. Это потом я наверняка поправлюсь, может быть, даже безобразно раздамся вширь, если не получится подобрать адекватную заместительную терапию, а пока… На это без слез не взглянешь, да. Я и не смотрела. Вообще было все равно, как выгляжу. Потому что на фоне других свалившихся на меня проблем это было… господи, да вообще неважно это все было. Почему я вообще загналась? Уж не из-за Никиты ли? Шведов что? Шведов от меня, какой бы я ни стала, не отцепится. Сейчас я это знаю наверняка. А ведь было время, когда мне очень… очень хотелось произвести на него впечатление!
Наше отражение в зеркале поплыло, и на меня опять накатили воспоминания о прошлом.
— Ого! — хлопнула глазами мама, растерянно меня оглядев. — Не ярко? — покрутила у лица пальцем, давая понять, что она имеет в виду мой боевой раскрас. Я бросила нерешительный взгляд в зеркало. На самом деле я действительно еще никогда так ярко не красилась, но Семен был такой взрослый, такой искушенный, а я рядом с ним каждый раз чувствовала себя замухрышкой! Надоело. Отсюда смоки айс и яркая помада.
— Да вроде ничего. Ой, там, кажется, что-то горит!
Горела курица. Мы с мамой как могли расстарались к приходу Шведова. Спустили свой недельный бюджет, чтобы накрыть стол. Чтобы там не только рыба да опостылевшие морепродукты были, которые мы с мамой сами заготавливали в зиму — благо, когда под боком океан, с голоду не умрешь, а и мясо, и коньяк хороший. Хотя я еще ни разу не видела, чтобы Семен пил.
— Ну, кажется, все готово. Ничего не забыли?
— Да вроде нет. Побегу его встречу.
— Что, он квартиры не найдет?
Я только отмахнулась. Было невмоготу сидеть и ждать. Я же еще ни одного мужчину не приводила в дом. Ленька, с которым мы дружили в школе, не считается. Какой из него мужчина? Другое дело Семен. Он и старше, и… Это я уже говорила, да? Короче, очень важно мне было, чтобы он маме понравился. А она ему.
Благо Семен приехал ровно к оговоренному времени, не то бы я истомилась вся. Да и макияж наверняка бы поплыл, проторчи я на улице еще хоть немного — жара стояла адская, и влажно было, как в душегубке. Я кинулась к его машине. Потом, застеснявшись собственного же порыва, остановилась. Дверь открылась, я улыбнулась. Семен окинул меня странным взглядом и поманил пальцем.
— Пойдем скорей, а то ведь все остынет. Знаешь сколько мы наготовили? — защебетала я, игнорируя его призыв подойти.
Тогда Семен сам вышел. Взял меня за руку, обошел капот и, зачем-то усадив меня в машину, вернулся за руль.
— Что случилось? — спросила я, не без интереса наблюдая за тем, как он почему-то полез в бардачок. Признаться, мелькнула мысль, что он какой-то подарок мне приготовил. Сердечко замерло. Затарахтело, как старый холодильник. А он просто достал влажные салфетки, вынул одну и… принялся очень старательно стирать с моего лица краску. Ну, то есть помаду, тени и тушь. Так-то я до кончиков волос покраснела. От досады и какого-то стыда липучего.
— Так лучше, — улыбнулся Семен.
И, кстати, потом оказалось, что подарок он тоже приготовил. Корзину с фруктами, бутылку французского шампанского, ручной работы шоколад и аж два букета цветов — мне и маме. Я оттаяла, ужин прошел хорошо. Но когда Шведов ушел, а я вернулась, мама почему-то сидела в темноте, уставившись в одну точку.
— Ну как? — поинтересовалась я, опускаясь перед ней на колени. Сжала сухие ладошки. — Хороший, правда?
— Взрослый.
— Ну да… — растерялась я, не очень понимая, что за нотки такие в мамином голосе.
— Строгий.
— Да ты что? Ты с чего это взяла?
— Как он тебя умыл.
— Ну… — это ведь меня тоже смутило, но я не хотела из-за таких мелочей портить себе настроение, — ты ведь сама сказала, что слишком ярко вышло.
— Но тебе-то понравилось, — возразила мама. — А он…
— Ой, да ничего он такого не сделал! А в общем? В общем ведь все хорошо? — допытывалась я, уязвленная тем, что мама как-то не спешила разделять мой восторг.
— Посмотрим, Верочка. Ты, главное, не спеши, хорошо? И если он давить будет, подталкивать тебя сама знаешь к чему, обдумай, готова ли ты к этому.
— Да он не настаивает! — отмахнулась я, чувствуя, как горят щеки. Горят, в первую очередь, потому, что как-то не было у нас с мамой заведено такое обсуждать, но еще и по той причине, что Семен правда ничего такого не делал. Только целовал. Но целовал так, что у меня отнимались ноги и губы горели. И хотелось… хотелось того самого. Однако Семен как будто вообще не планировал выводить наши отношения на новый уровень. Я потом всю ночь вертелась в постели в бреду, а он? Он… как с этим справлялся?
— Вера! Вер? Ты меня слышишь?
— Прости, — пробормотала я, возвращаясь в реальность. — Кое-что вспомнилось.
Оглянулась. Наклонилась осторожно, чтобы подхватить сумку. За время, что я лежала в больнице, у меня здесь скопилось приличное количество барахла.
— Ну, ты что, совсем, Вер? Тебе же нельзя таскать тяжести.
Я растерянно уставилась на сумку. И правда, какой-то дурацкий порыв. Семен и раньше не позволял поднимать тяжелое. Я даже в продуктовый ходила исключительно с ним, чтобы не дай бог не перетрудиться. Психовала страшно, отстаивала свою самостоятельность, начитавшись всякой феминистической чуши. А теперь даже какое-никакое облегчение испытала, что хоть за это мне больше не придется бороться. У меня, так сказать, медотвод.
Дом встречал меня ароматами какой-то химии.
— Вызывал клининг, а то я тут все подзапустил, пока тебя не было, — пояснил Шведов, хотя я ничего у него и не спрашивала.
— Ясно.
— С минуты на минуту привезут ужин. Как таковой диеты у тебя нет. Исключили жареное и острое, так что…
«Аха. Теперь еще и мое питание будет контролироваться», — подумала я, а потом поймала себя на том, что мне, в общем-то, похер. Апатия, которую чуток разбавила радость от возвращения домой, возвращалась. Свое черное дело делала менопауза. Такие перепады настроения раньше мне были совершенно несвойственны. Что ж, наверное, надо радоваться, по крайней мере, отсутствию приливов и бессонницы. Хотя с бессонницей вопрос тоже спорный. Богатырским сном я спала под лекарствами, а дома неизвестно как будет.
— Пойду в душ.
— А разве тебе можно мочить…
— Места проколов уже зажили, Семен.
На самом деле я просто хотела уединиться. Плотно прикрыв дверь ванной, достала из кармана телефон.
«Не переживайте, Никита. Я просмотрела ваши правки в дипломную работу и буду готова их обсудить в понедельник».
Стоило отправить сообщение, как по ногам потянуло. Я застыла разве что на долю секунды и, тут же взяв себя в руки, отложила телефон. А потом принялась раздеваться, сделав вид, что не почувствовала присутствия мужа. Обернулась, лишь когда в поле зрения попала его рука. Загорелая, с коротко остриженными ногтями и выступающими венами. Вздернув бровь, Семен сгреб мой телефон.