Оксана прихорашивалась перед зеркалом, любуясь собой.
— Что людям задумалось расславлять, будто я хороша?
Сережа держал «луну» наготове и усмехался. Перед зеркалом вертеться Принцессе пристало! Не дрова рубить!.. А это кто? Неужели бравый парубок с засученными рукавами Василь Гаврилыч? Учитель был маленький и такой невзрачный, а этот как богатырь. И как Горошек смеет дерзить Василь Гаврилычу? Тут красавица услыхала звуки колядки, посмеялась над Вакулой и убежала.
Рассерженный кузнец, словно котят, раскидал парубков, которые загородили ему двери. Визг, хохот и сутолока были такими бурными, что зрители засмеялись, Сережа с Валькой, опасаясь, как бы кто не подшиб «луну», потянули ее за веревочку повыше.
Лихой гопак вырвался на сцену. Ленты и кушаки слились в цветной круг, из которого одна за другой выскакивали танцующие пары, а через минуту пропадали в вихре. Парубки пускались вприсядку, ходили на руках. Сцена вздрагивала, а зал оглушительно хлопал.
Когда черт схватил луну, подул ветер, повалил снег. Валька, потея от натуги, раздувал кузнечный мех, а Сережа кидал пригоршнями нарезанные бумажки.
Метель со сцены перекинулась в зал.
— Браво!
— Би-и-ис!!.
— Вакулу на сцену! Оксану!..
Дважды раздвигался занавес, и все не утихал гул и веселые хлопки. Но зачем это на сцену вышел Бородин? Его лицо было странным, а губы вздрагивали.
— Товарищи!.. — глухо проговорил он и нетерпеливо махнул рукой.
Разговоры смолкли, стало непривычно тихо.
— Товарищи!.. Спектакль мы продолжать не будем… Сегодня в 6 часов 50 минут скончался Владимир Ильич Ленин.
Кто-то громко зарыдал, люди опустили головы. Будто солнечный день охватила тьма ночи. Сереже стало страшно, горло сдавила боль. Он выронил «снежки» и заплакал навзрыд, как плакал в детстве. А рядом с ним, закрыв лицо ладонями, всхлипывал Валька.
НЕМЕРКНУЩИЙ СВЕТ
Сережа внезапно, как от толчка, проснулся. Показалось, исчез комсомольский билет. Мальчик испуганно шарил в потемках под подушкой. Гимнастерка тут, а билета нет. По спине побежали мурашки. Нет, вот он, во внутреннем кармашке, который Сережа нарочно пришил к гимнастерке.
Нащупав билет, мальчик бережно уложил гимнастерку, сунул опять под подушку и немного успокоился. Спать не хотелось, и снова живой явью встали в голове последние дни.
Что бы ни делал, о чем бы ни думал Сережа, он чувствовал гнетущую подавленность, которая сковывала язык, руки, мысли. Эта подавленность тяготила не одного Сережу. В глазах Вальки угасли веселые искры, Чуплай угрюмо молчал. Как-то Евграф Васильевич объяснял закон Архимеда, и у него получилось в ответе задачи, что железо в два раза легче воды. Бородин размашисто перечеркнул цифры и сказал: «Заврался!» Но ребята поняли, что он не заврался, а мучит его то, что мучило всех.
В эти дни не танцевали, не пели, в присмиревшем общежитии не слышался гомон и смех. Вот Чуплай, отставив костыли и подперев кулаком подбородок, читает в красном уголке газету. У него хмурый лоб, красные глаза. Сереже тоже хочется посмотреть газеты, которые только что привезли с почты, но он не решается подойти. Вдруг хромой с шумом перевернул страницу и уставился на Сережу.
— Чего стоишь в дверях!.. Читай, что о Ленине пишут. Весь пролетариат перед Лениным голову склонил, а враги радуются. Белогвардейцы в Шанхае благодарственный молебен служили, украсили церковь царскими флагами… Динамитом бы эту сволочь!..
Этот мариец сумасшедший, что ли? Едва Сережа шагнул к столу, Чуплай до боли стиснул Сережину руку и рывком посадил его на скамейку.
— Читай и запоминай! Слышишь?
…Мороз, туман, за два шага ничего не видно, нечем дышать. Ртуть в термометре, что висит на крыльце общежития, замерзла, и никто не знает, сколько сегодня градусов. На площади ученики, преподаватели, малыши из первой ступени — весь школьный городок. Надрываясь и захлебываясь, гудит сирена, которую где-то раздобыли ребята. Стонущий звук ранит уши, скребет сердце, леденит мозг и тает в тумане. Его прерывают громкие выстрелы: Чуплай и Герасим стреляют из ружей. Лицо Вальки окаменело, по впалым щекам Фимы катятся слезы.
Откуда-то доносится скрип полозьев, густой говор, фырканье лошадей. Кто посмел в эти минуты разговаривать и двигаться! В гору поднимался хлебный обоз. Передняя лошадь была уже близко, Чуплай рванулся схватить ее под уздцы, но опоздал. Мужик в дубленом тулупе натянул вожжи и, сняв мохнатую шапку, обнажил лысину. А вслед за ним остановился весь обоз, и все возчики сняли шапки и стояли, пока не умолкли надрывные звуки. И наверно, не было в эту минуту на земле человека, который бы не чувствовал горя.