Лицо Ильи Порфирьевича осунулось, было бледным, но спокойным. Он показал Сереже место рядом с собой и отдал вожжи.
— Из больницы, к тебе по пути… Ничего, Сергей, ничего… Живой остался. Шел ночью с собрания. Слышу, кто-то крадется, оглянулся — меня раз по голове!..
— Опасно? Очень?
— Да врач не пугает. Выстриг волосы, рану прижег, зашил. Но велел еще раз приехать… Чем-то тупым меня стукнули. Хотели насмерть, да, видно, промахнулись.
— Кто? За что?
Илья Порфирьевич невесело улыбнулся.
— Нашлось за что. На собрании бедноты я настоял лишить голоса Новоселова и еще двух кулаков. Кому-то, видно, не понравилось.
— Неужели Захар Минаевич?..
— Не пойман, не вор, — задумался учитель. — А похоже, он подослал. Приезжала милиция, да что найдешь?..
Учитель замолчал, голова устало опустилась на грудь.
— Гражданская война кончилась, а внутри, как котел, бурлит. Не забывай этого, Сергей.
Коммунары встретили гостя радушно. Валька с Сережей распрягли лошадь, внесли в комнату вещи. Чуплай повел бровями — все кинулись прибирать книги, тетради, расправлять смятые одеяла. Скоро на столе появились горячий чайник, хлеб, сахар, селедка.
Илья Порфирьевич с интересом ко всему приглядывался.
— Молодцы, дружно живете… Скоро разъедетесь? Что ж? Пора за дело.
Узнав, что Сереже предлагали Плющиху, он немного удивился.
— Это за какие же заслуги? А ведь в эту школу мне самому когда-то очень хотелось. Верно. Назад тому лет двадцать. И школа хорошая, и природа там чудесная.
Сережа испуганно поглядел на ребят. Он сам обо всем расскажет. К счастью, в разговор вмешался Валька.
— Илья Порфирьевич, а выйдет из меня учитель? Я, когда говорю, руками машу.
— А ты не маши, держи одной рукой другую, — сказал Илья Порфирьевич, и все засмеялись. — Вот так, коммунары, на работе все ваши недостатки обнаружатся: кто руками машет, кто головой мотает. И чего не доучили, обнаружится. У вас на дверях объявление: «Выпускникам собраться вечером в общемжитии!» Что за учитель, если «общежитие» писать не научился?..
— А ведь это я писал!.. — вскочил Валька и опрокинул стакан. — Караул!.. Сахар спасайте!
Ребята поспешно отодвинули сахар, а Чуплай потрепал Вальку за ухо.
— Тоже учитель!..
Разговор затягивался, Чуплай опять мигнул ребятам, у всех нашлись срочные дела, и коммунары разошлись, оставив сына с отцом наедине.
Илья Порфирьевич с довольным видом прошелся по комнате, сел на Сережину кровать. Сережа устроился рядом и, собравшись с духом, сказал:
— Папа, а ведь я не хочу в Плющиху ехать.
— Почему?
— Я хочу в Москву… Показать стихи… — горячо заговорил Сережа и рассказал, о чем думал, какое ему дал задание Чуплай и о том, что он, Сережа, не верит, будто из него выйдет настоящий учитель.
Илья Порфирьевич слушал, не перебивая, кивая головой, вопросительно гмыкал, и Сережа не мог понять, одобряет отец его или нет. Потом отец долго молчал и не очень понятно ответил:
— Стихи — хорошо, учить ребят — тоже.
— Значит, в Москву — не советуешь?
— Я бы на твоем месте поехал в Плющиху.
— А стихи?..
— Гм!.. Стихи от географии не зависят… — Илья Порфирьевич придвинулся, его голос зазвучал задушевно. — Я верю в тебя, Сергей… Но зачем бежать от работы? Нельзя быть просто поэтом. Надо еще кем-то.
— Тогда я не выполню комсомольский долг.
Отец посмотрел на сына. В эту минуту они перестали понимать друг друга.
— Решай сам, приказывать не могу и не хочу.
Отец говорил спокойно, но в голосе Сережа услышал раздражение: «Приказывать не хочу», а сам хмурится.
— Ну, Сережа, мне пора, — поднялся Илья Порфирьевич. — А то мать беспокоится. Соскучилась она о тебе, Сергей. Спасибо передать? За новую рубашку? Добро, передам.
Сережа поехал провожать отца, расспрашивал о матери, о школе, но про стихи больше не заикался. Илья Порфирьевич тоже об этом не обмолвился. Возле мостика Сережа выпрыгнул из тарантаса. Отец словно что-то вспомнил и махнул рукой.
— Погоди, Сергей… Насчет этого самого… Это даже не самое главное… — кем быть. Самое главное, как тебе сказать! Быть полезным людям… Будь здоров! Евграфу Васильевичу кланяйся.
Тарантас давно скрылся за поворотом, а Сережа стоял и думал о том, что сказал ему отец.
На перемене Чуплай ворвался в класс и широко взмахнул рукой.
— Скворечню сняли! Своими глазами приказ читал!..
— Ура-а! — гаркнул Аксенок. Ему ответил гул ликования. Хлопали в ладоши, стучали крышками на партах. Выпускная группа превратилась в детский сад.