Цыганский табор был мертв.
У обугленного кострища, рядом с опрокинутым казаном, валялась желтая игрушечная лошадка с оторванной ногой.
Фрикко вздохнул и перекрестился.
- Эй! Есть кто живой? - на всякий случай прокричал он, впрочем, не ожидая отклика.
Ответом была тишина. Живых в таборе не осталось. Лишь один Пумпер вдумчиво продолжал объедать куст чертополоха.
- Что бы здесь не произошло, - пробормотал аббат, стараясь проскочить страшное место быстрее, - меня это больше не касается.
Вернувшись назад, аббат сильно пожалел, что впопыхах не прихватил секиру.
У холмика, где нашел последний приют незадачливый Бешта, утколицый бормотал монотонно заупокойную молитву. А вот Карл шипел под нос ругательства и зло косился на неподвижную Мими. При этом он торопливо вытаскивал осиновый кол из груди висельника. Труп задубел и кол приходилось расшатывать.
Карие глаза аббата опасно сощурились: схватив первый попавшийся увесистый дрючок, он стал осторожно подбираться к Карлу. Воспользовавшись моментом, Пумпер вернулся к прерванной трапезе, а Фрикко с силой опустил палку на голову послушника - тот захрипел и тяжело грохнулся наземь. На звук обернулся Гюнтер:
- Стой! Ты что делаешь?! - подхватился он, брызгая слюной. - Безбожник!
- Она вам жизни спасла! - процедил Фрикко и покрепче перехватил палку, - и вот ваша благодарность?
- Да разве ты не видишь, что такое делать может лишь демон? Причем высший демон! - взревел Гюнтер. - Фрикко, остановись! Она тебя околдовала...
- Мими - не демон! - скрипнул зубами аббат. - Не демон! Она просто потерялась. Убить ее я не дам.
- Умрун должен сдохнуть! - побагровел Гюнтер и, схватив оброненный Карлом осиновый кол, бросился на Мими.
- Сам сдохни! - воскликнул аббат, опуская палку на голову утколицего.
Глаза того закатились, и Гюнтер упал.
- Вот так вот. Теперь у вас будет время посидеть тут и подумать, - аббат тяжело дышал, чувствуя, как сердце бухается где-то в горле; глубоко вздохнув, он привязал оглушенных Гюнтера и Карла к дубу, на котором все это время безмятежно болтался повешенный, - втроем вам будет веселей.
Затем, водрузил Мими на Пумпера, подобрал куклу и уехал по лесной дороге.
Солнце клонилось к горизонту, и аббат нашел в себе силы порадоваться, что этот мерзопакостный день, наконец, закончился.
Солнце почти укрылось за горизонтом, напоследок обозначив границу с небом узенькой полоской рыжего цвета. Дневные птицы угомонились, а в дебрях заухал филин. Запахло сыростью. Где-то рядом притаился вышедший на ночную охоту хищник - ветерок доносил его кисловатый мускусный запах, который не перебивали даже пряные ароматы ночных цветов. Избушка была крепенькая, ладная. Скорее и не избушка даже, а заимка охотников. Потому как заботливо была укреплена от лесного зверья.
- Вишь, повезло как... - порадовался аббат и привязал Пумпера у ясеня.
Внутри оказался топчан, колченогий стол и лавка. Маленькое окошко почти не пропускало света, зато комарью тут было раздолье. Фрикко нахмурился, вытащил письмо и тщательно залепил им оконце. В комнатушке стало темновато, но гнус больше не лез. Бросив замызганную попону на топчан, Фрикко откромсал краюху серого ноздреватого хлеба, почистил вареное яйцо. Чуть подумал, и втянул упирающегося Пумпера внутрь:
- Не хватало еще, чтобы зверье тебя порвало, - прокомментировал, запирая дверь на засов. С наслаждением скинул башмаки. Устроившись на жестком топчане, принялся без аппетита жевать. Мими пришла в себя и баюкала куклу на лавке.
- Сколько же лет тебе было, девочка? - вздохнул Фрикко и почесал густую щетину на месте обязательной когда-то аббатской тонзуры. - И что с тобой случилось, что ты стала такой?
Мими не ответила. Лавка была для нее высоковата - до пола она не доставала, зато старательно болтала босыми ногами в воздухе. За дорогу кукла окончательно пришла в негодность, грязная пакля клочьями лезла из прорех в животе. Но Мими на такие мелочи внимания не обращала, продолжала меланхолично играть в свою, понятную только ей одной, игру.
- Обувки вон у тебя нет, - ворчливо заметил Фрикко. - Зябко небось босой ходить? Ты холод-то чувствуешь?
Мими вдруг внимательно уставилась на аббата и, помедлив, кивнула.
- Вот доберемся до Зольдера, - пообещал Фрикко, стараясь не показывать удивление и вообще говорить внушительно, - и первым делом справим тебе обувку. Там рынок вроде как должен быть. Я там не был, но брат Антониус говорил, что самый лучший в округе рынок именно в Зольдере. А причин ему не верить у меня нет.
Мими смотрела на аббата, не мигая.
- Купим тебе башмачки, - между тем продолжал мечтать Фрикко, - синие-синие. Как алтарный ковчег, что настоятель Калеподий привез из святой Тридентской Мессы. Мдааа... когда туфельки синие - это нарядно, вот у Люции тоже именно такие были...
Он запнулся на полуслове и быстро взглянул на Мими. Настроение аббата упало, он торопливо убрал остатки трапезы, чуток покряхтел, устраивая утомленное тело на неудобном ложе, завернулся в попону и сходу уснул.
Ночь только-только разошлась вовсю, как в дверь грохнуло. От неожиданности аббат чуть не свалился с топчана, Мими зашипела, вытянув шею, а Пумпер взревел дурниной. В дверь грохнуло снова.
- А-ну, заткнись! - Фрикко вскочил, натягивая башмаки, от души пнул по дороге Пумпера.
На крыше застучало - кто-то там пробежал. В окне появилась вздутая синюшная рука с длинными когтями. Затем другая. Оскаленная пасть с противным хлюпаньем стала протискиваться внутрь. Цепляясь когтями за оконный проем, она все больше и больше проникала в комнату, обдавая аббата зловонным дыханием. Фрикко ткнул крестом в горящий глаз, потерявшая человеческий вид морда заорала и исчезла. На ее месте тут же возникла другая. В дверь колотили со страшной, все возрастающей силой. Там, снаружи, кто-то ходил, выл, рычал, скребся, стучал и пытался прорваться в комнату. Топот на крыше усилился. Через мгновение уже несколько "гостей" громко стучали, топотали сверху. На голову Фрикко сыпался сор с потолка, в оконце постоянно лезли морды - аббат молился, чтобы изба выдержала. Дверь он подпер утлой мебелью, но надежды было маловато.
А с первыми лучами солнца все стихло. Фрикко вышел во двор. Предрассветный туман мягко окутывал еще сонную землю. На стеблях трав бисером висели капли росы. Загалдели, просыпаясь, птицы. На земле аббат увидел оброненные бусы с колокольчиками. Цыганские.
- Вот, значит, как, - покачал головой Фрикко и принялся седлать Пумпера.
Когда аббат подъехал к табору, солнце уже раззолотило верхушки деревьев. Фрикко соскочил с Пумпера и вытащил из притороченного к седлу мешка заступ. Прошелся по поляне, стараясь не наступать на мертвецов, потыкал лопатой землю. Почва была бурой, спекшейся от крови и очень твердой. Постоял, о чем-то думая, вздохнул и принялся искать место дальше. У заросшей лопухами опушки земля казалась помягче. Фрикко расчистил место, подоткнул рясу, закатал рукава, и принялся копать.