Но в итоге Рейнар сводил с ума лишь себя самого.
Иргем же терял рассудок иначе — от преумножавшейся власти. Когда пошли разговоры о телах у леса, он пустил слух, что обезумевший Эраз так жаждал заполучить магию, что убил Рейнара, и теперь убивает каждого встречного, отнимая его энергию и подбрасывает тела в напоминание о своем могуществе.
Мирелла умоляла Рейнара остановиться. Отпустить и забыть о случившемся, но тот не желал ее слушать. И когда он задумал забрать источник, чтобы вытянуть магию из Иргема, Мирелла спрятала ключ: она изготовила вазу из глины и вложила его в основание, чтобы Рейнар его не нашел. А их дом в лесу скрыла магией, сплетая ее тонкие нити так, чтобы дорогу могли найти лишь те, кто уже бывал там или те, кого проведут по доброй воле. Потому верила, что Иргем, никогда прежде не заходивший к ним, не сможет туда попасть.
— Дальше довольно скучно, — сказала Лорел, ускоряя ход времени. — Иргем все пытался найти, где скрывается Мирелла, чтобы забрать ключ и открыть наконец шкатулку с источником, он отправлял людей прочесать лес, но никто из них не мог отыскать дом. Однако… в итоге ему все же это удалось.
Он выбрал тот момент, когда Рейнар покинул дом, чтобы оставить брату очередное напоминание о содеянном.
В тот весенний день дети играли во дворе, пока Мирелла готовила к ужину рыбу. Мяч вылетел за ворота, и старший из мальчиков, не желая отвлекать маму, решил выйти, хотя знал, что им строго-настрого запретили покидать сад. Тогда он и встретил Иргема и по глупости доверился ему. Дети побоялись сказать матери, что нарушили главное правило, так что Иргем застал Миреллу врасплох.
Она сопротивлялась магии восприятия, закрывая сознание, чтобы он не добрался до нужных воспоминаний, но ничего не могла сделать против телесной, которая переламывала ее пальцы один за другим. Дети пытались прорваться в кухню, но Иргем вышвырнул их и захлопнул магией дверь, не отрывая взгляд от страданий Миреллы. Она кричала и извивалась, продолжая хранить тайну, хотя уже явно сдерживалась из последних сил, а он с улыбкой наблюдал за ней, наслаждаясь ее мучениями.
Хрустнуло предплечье, кость вырвалась, разодрав кожу, и Мирелла зашлась в нечеловеческом вопле, переходящем в рев. «Говори! Говори! И тогда все закончится», — хохотал Иргем, упиваясь ее криками точно безумец.
Дым обрушился на него, охватив плотным коконом. Рейнар повалил брата на пол и ударил по лицу. Иргем взмахнул рукой в попытке сбросить его магией, но вдруг осознал, что та не слушается. Влияет на Миреллу, на детей, на каждого… но не на Рейнара.
— Он только сейчас понял, — кивнула Лорел, подтверждая мои мысли. — Рейнар все-таки успел забрать часть магии Эраза. И теперь, чтобы получить полную власть над телесной магией, Иргему придется убить брата…
Они вступили в схватку: бездумную, но исступленную. Избивали друг друга, поднимались, вновь падали на пол, становились дымом и вновь обращались людьми (если так еще можно было назвать тех, кто творил подобное). Теперь они больше напоминали одичавших зверей, с безумным оскалом и пугающим блеском в покрасневших глазах, готовых наброситься на каждого, кто попытается вмешаться.
Я отвела взгляд, только бы не видеть бессмысленное сражение, и вдруг поняла, что Мирелла затихла. Кровь по-прежнему текла по ее изломанным рукам, но на лице не было и тени страдания. Наоборот, она выглядела спокойной, умиротворенной и даже отрешенной. Настолько, что я на секунду подумала, что она уже умерла. Но нет, ее глаза все еще провожали каждое движение Рейнара, а вот лицо… словно опустело.
— Что она сделала? — спросила я, посмотрев на Лорел.
— Отстранилась, — ответила она, словно я должна была понять все по одному слову, но потом со вздохом продолжила. — Ее сознание сейчас где-то между: не до конца покинуло тело, но и не слилось с потоками магии. На самой грани, где она уже не чувствует боль, но способна управлять собой, как куклой…
С пустым лицом.
Я вздрогнула от крика Рейнара. Он на мгновение отвлекся на Миреллу, а Иргем, воспользовавшись этим, всадил нож в его грудь. Все вокруг словно замерло, а в следующий миг Рейнар рухнул на пол. Взгляд Иргема словно прояснился, будто только теперь он наконец понял, что сотворил. Губы Миреллы зашевелились в страшном, нечеловеческом звуке и откуда-то из пустоты донеслись слова: